Меншиков

Вероятнее всего, падение «полудержавного властелина» являлось неожиданностью не только для него самого, но и для его противников. Дворцовые перевороты более позднего времени, как известно, готовились в непроницаемой тайне, и заговорщики располагали более или менее детальным планом действий, предусматривавшим не только отстранение от власти временщика или коронованной особы, но и их последующую судьбу. Вполне возможно, что хитрый и архиосторожный Остерман рискнул раскрыть карты и подсказать Долгоруким мысль об устранении Меншикова лишь после своего визита к светлейшему 5 сентября, когда обнаружил безмятежное состояние князя и убедился в беспроигрышности затеваемого дела. Успех Остермана и Долгоруких, как и поражение Меншикова, были столь ошеломляющими, что и победители, и побежденный в течение некоторого времени находились в состоянии оцепенения, некоего шока, мешавшего в полной мере осознать происшедшее и его последствия. Здесь вступал в силу закон инерции: до сознания Меншикова не сразу дошла мысль, что он уже и не светлейший, и не генералиссимус, и не член Верховного тайного совета, и не будущий тесть императора; равным образом и его противники, ранее безропотно повиновавшиеся светлейшему, в полной мере не осознали, что он повержен навсегда и что с ним можно поступать, как с простым колодником. Именно этими соображениями можно объяснить удививший наблюдателей парадный выезд князя. Современник, имевший возможность наблюдать этот выезд из столицы, записал: «Проезжая по улицам петербургским, он кланялся направо и налево из своей кареты и, видя в сбежавшихся толпах народа своих знакомых, прощался с ними так весело, что никто не заметил в нем ни малейшего смущения».[418] Хотел того князь или не хотел, но его пышно обставленное отправление в ссылку объективно являлось вызовом, брошенным победителям, и этот вызов не остался незамеченным.

Сейчас главная задача состояла в том, чтобы срочно выдворить его из столицы и тем самым лишить возможности принять ответные меры.

Следы этой поспешности видны даже в отсутствии инструкции у командира отряда, сопровождавшего Меншикова в ссылку, гвардии капитана Степана Мартыновича Пырского. Обычно лицам, отправляемым с каким-либо заданием, вручалась инструкция с перечнем наставлений. Но на этот раз Пырский, оказавшись без инструкции, сам обратился к секретарю Верховного тайного совета Степанову с девятью вопросами, на которые потребовал «резолюции». Ответы Степанова были затем утверждены Апраксиным, Головкиным и Голицыным. Характерно, что подпись Остермана под «резолюцией» отсутствовала – главный режиссер переворота предпочел остаться в тени, не оставлять следов своего в нем участия.

Пырский должен был взять под свой контроль переписку Меншикова, его общение с посторонними людьми; капитану надлежало решительно «противные поступки унимать».

На вопрос Пырского: «В пути и по городам, также и в Москве и в Ранненбурге приезжих и прочих людей кого к нему допускать ли?» – последовала резолюция Верховного тайного совета: «Везти его мимо Москвы; а пускать к нему посторонних людей токмо при себе».

Регулярно, почти ежедневно, Пырский информировал Верховный тайный совет о продвижении кортежа. В донесениях мелькают знакомые названия остановок на пути из Петербурга в Москву: Ижора, Тосна, Любань, Новгород, Валдай, Едрово, Березай, Вышний Волочек, Торжок, Тверь, Городня, Клин…

В первый же день пути, 11 сентября, Пырского догнал в Ижоре гвардии адъютант Дашков с устным предписанием Верховного тайного совета отобрать оружие у людей, сопровождавших ссыльного. Мера предосторожности не была лишней – команда Пырского состояла всего из 79 человек, значительно уступала челяди Меншикова. В Тосне Пырский изъял 18 фузей, 36 пистолетов, 33 палаша, 25 кортиков. Здесь же, в Тосне, у Меншикова обострилась застарелая болезнь. Как засвидетельствовал Пырский, «у него гортанью кровь по-прежнему появилась».[419]