Меншиков

Скончался Меншиков 12 ноября 1729 года. Бывшего генералиссимуса и адмирала без пушечной пальбы и торжественных церемоний похоронили у церкви, которую он срубил.

Падение Меншикова произошло в то время, когда он достиг наибольшего могущества, славы и богатства. Все это баловню судьбы досталось шутя. Будто бы шутя он и расстался с тем, что имел. В опале он сохранил то, что не в силах были отнять у него противники, – самообладание и оптимизм. Он стоически переносил ссылку. Поверженный, он не обращался с просьбами к победителям. Кончал он жизнь с топором в руках, с чего начинал свою умопомрачительную карьеру. Умению владеть топором он обучился на Саардамской верфи. В Березове эти навыки пригодились ему, чтобы срубить церковь.

Попытка объяснить падение Меншикова была предпринята еще современниками события. В фонде Походной канцелярии князя Меншикова хранится сочинение с перечислением всех прегрешений князя, которые, по мнению автора, обусловили его ссылку. Сразу же оговоримся, что анонимный автор, несомненно иностранец, располагал абсолютно недостоверными сведениями, скорее всего, слухами, ходившими в столице, досужими разговорами, лишенными всякого вероятия. Тем не менее и слухи, несмотря на свою нелепость, представляют известный интерес, ибо отражают восприятие современниками совершившегося. Оно в первую очередь потрясло князя и его семью, но не оставило равнодушным и население столицы.

В представлении анонима светлейший выглядит исчадием ада, средоточием всех возможных пороков, виновником многих преступлений, как совершенных, так и им задуманных.

Начнем с того, что заявление о симпатиях, проявляемых народом к бывшей царице Евдокии Лопухиной, относится к числу вымыслов анонима, – память о ней за тридцатилетнее пребывание в заточении давно выветрилась. О ней царь напомнил подданным в 1718 году, но указ представлял инокиню-блудницу в столь неблаговидном свете, что она своим поведением не могла вызвать ничего, кроме осуждения. Аноним, далее, всю вину за то, что царевич Алексей и бывшая супруга Петра были «жестоко» содержаны, возложил на Меншикова, поскольку царь установил режим их существования с его совета.

Петр будто бы склонен был перевести Евдокию «из тесного сохранения или темницы в другое веселое место или местность», но князь в интересах своей безопасности убедил его не делать этого, так как «из народа многие ей, принцессе, склонны».

Верно, что Меншиков не питал нежных чувств ни к Евдокии, ни к ее сыну. Но столь же верно и другое – условия содержания бывшей царицы определял не Меншиков, а царь – он распорядился отправить бывшую супругу в Новоладожский монастырь еще во время своего пребывания в Москве, тогда, когда Меншиков находился в Петербурге. Светлейший являлся всего лишь исполнителем царской воли, поскольку монастырь находился на территории, подвластной петербургскому губернатору. Документы свидетельствуют о противоположном – после смерти Петра режим содержания «известной персоны», то есть Евдокии, был облегчен. Правда, указ на этот счет исходил от императрицы, но совершенно очевидно, что его никогда бы не издали и тем более не претворили в жизнь, если бы он противоречил интересам Меншикова. Указ повелевал «известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелает», разрешив расходовать на дневной рацион по одному рублю. Кроме того, велено выдавать на одежду и обувь по 100 рублей в год. В январе 1726 года было отправлено распоряжение капитану Маслову, командовавшему караулом: «Извольте на пищу содержащейся известной персоне покупать крупитчатую добрую муку и держать папошники и пирошки и протчее кушанье ежедневно хорошее». Лицо, отдавшее это распоряжение, интересовалось еще одним вопросом: «Имеется ль при ней для держанья кушанья хорошей повар».

Сказанное, однако, не исключает, что «известную персону» продолжали содержать в строгой изоляции. Она была настолько строгой, что шлиссельбургский комендант Степан Буженинов в апреле 1727 года доносил Меншикову, что капитан Маслов одержим тяжелым недугом и «для надзирания не может ходить в светлицы», а сам он, комендант, заглядывать в них «опасен».

Меншикову можно инкриминировать лишь желание уязвить самолюбие инокини Елены, переезжавшей из Шлиссельбургской крепости в Новодевичий монастырь в Москву.

«Возок» ей был предоставлен настолько ветхий, что потребовалось немало времени для его ремонта. Это и явилось причиной задержки ее переезда.

Столь же необоснованным выглядит обвинение Меншикова в жестоком содержании царевича. Времена, когда царь прислушивался к советам фаворита, давно канули в прошлое. Заявление анонима свидетельствует всего лишь о его неосведомленности об истинном отношении царя к князю.