Меншиков

Хитроумному плану курфюрста не суждено было осуществиться – совершенно неожиданно спутал все карты Мардефельд. Август II отправил в шведский лагерь парламентера, и тот, улучив момент, когда остался наедине с Мардефельдом, передал ему письмо с предупреждением, чтобы тот спешно отступал на запад и не ввязывался в сражение. Предупреждение осталось без ответа. Август счел, что Мардефельд еще не осведомлен о тайных переговорах, завершившихся заключением мира, и поэтому спустя несколько дней повторил предупреждение. Как последний аргумент саксонский генерал, действовавший от имени Августа, сообщил, под честное слово, о заключенном договоре между саксонским курфюрстом и шведским королем. Мардефельд был предупрежден, что в его распоряжении оставалось два дня и две ночи, которыми он еще мог воспользоваться для отступления. Вопреки ожиданиям шведский генерал не прислушался к советам, посчитав их провокационными. Парламентеру он ответил, что не нуждается в советах врагов.[85]

Мардефельд был по-своему прав. Противник, рассуждал шведский генерал, своими советами намеревается выманить его войска из лагеря, хорошо оборудованного, за три дня до подхода к нему союзных войск. Риск выхода из укрепленного лагеря велик: силы атаковавших превосходили его собственные. В распоряжении Мардефельда находилось четыре тысячи кавалерии, три тысячи пехоты и до двадцати тысяч поляков, державших сторону Станислава Лещинского. Меншиков располагал семнадцатью тысячами драгун и около пятнадцати тысяч кавалерии, находившейся в распоряжении Августа II. И хотя польский король нарочито медленно перестраивал свою конницу в боевые порядки, предоставляя тем самым возможность Мардефельду использовать последний шанс для отступления, шведский полководец не воспользовался этим шансом. Он не рассчитывал оторваться от неприятеля. Уйти – значило заведомо отдать пехоту на растерзание русским драгунам.

Как ни пытался Август уклониться от сражения, оно все же состоялось 18 октября. По одним данным, началось оно в два часа дня, по другим – в четыре. На правом крыле боевого порядка стояли драгуны Меншикова, на левом – саксонская кавалерия Августа II. Фланги занимали поляки.

Первый этап сражения шел с переменным успехом, но после того как Меншиков распорядился спешить несколько эскадронов драгун, – наметился перевес. Битва продолжалась три часа и закончилась капитуляцией шведов, а на следующий день сдались в плен и поляки, засевшие в обозе. Драгуны Меншикова пленили 1800 шведов во главе с Мардефельдом и 86 офицерами, в то время как саксонцам удалось захватить лишь семерых неприятелей. Потери русских войск были небольшими: 84 убитыми и 324 ранеными.

Тщеславный Меншиков не удержался, чтобы не похвастаться победой перед английским послом Витвортом. В письме к нему он сообщает несколько иные сведения о численности неприятельской армии – в сражении участвовало восемь тысяч шведов, а поляков – двадцать четыре тысячи. «У меня, – писал князь послу, – было только 8000 драгун; в деле участвовал еще король польский с 4000 саксонцев. Поляки же, бывшие при его величестве, во время самой битвы оставались в бездействии вместе с нашими калмыками и казаками, но оказали большую помощь в преследовании разбитого неприятеля».[86]

Победоносный исход сражения определили русские войска и энергичные действия Меншикова. В сражении он блеснул и полководческими дарованиями, и личной отвагой. Хотя он накануне и успокаивал супругу, находившуюся в обозе, что «в баталии сам не буду», но в критический момент сражения ринулся в пекло битвы и был легко ранен. Отвагу светлейшего признал даже Август. Он писал Петру после сражения у Калиша: «Я был вполне всем доволен, и если могу на что жаловаться, так это на князя Александра, потому что он в этой войне, ревнуя о славе вашего величества и нашей общей пользе, подвергал себя очевидной опасности и тем причинил мне немалое беспокойство».[87]

Меншиков спешит уведомить Петра об успехе. «Не в похвальбу вашей милости доношу: такая сия прежде небываемая баталия была, что радошно было смотреть, как со обоих сторон регулярно бились… И сею преславною щастливою викториею вашей милости поздравляю и глаголю: виват, виват, виват!» Петр отвечал из Петербурга: курьер «неописанную привез нам радость о победе неприятельской, какой еще никогда не бывало», – и тут же добавил: «Уже сей третий день мы празнуем». Обрадованный приятной вестью, Петр садится за стол и «сочиняет» чертеж дорогой трости, украшенной алмазами, крупными изумрудами и гербом Меншикова. Тростью, стоившей 3064 рубля 15 алтын 4 деньги, царь одарил своего любимца.[88]