Мент и бомжара (сборник)

Бомжара с необычной для него сноровкой поднялся на лестничный пролет, вошел в квартиру, не обращая внимания на Зайцева, осторожно взял с пола бутылку с остатками водки, за самый кончик горлышка взял, чтобы не стереть отпечатков пальцев, если они там сохранились, и снова вышел на площадку.

– Твоя бутылка? – спросил он у мужичка.

Тот поднялся по лестнице, посмотрел, не касаясь бутылки, поднял глаза на бомжа.

– Моя.

– Точно твоя?

– Я же ее откупоривал.

– Старик взял ее у тебя и с ней убежал к себе?

– К себе. А что?

– Ты где живешь?

– Вот здесь, напротив старика.

– Следователь у тебя был?

– Нет, но обещал. Грозился, можно сказать.

– Будет, – ответил бомж и вернулся в квартиру к Зайцеву.

Разложив на столе обнаруженные поздравительные открытки, письма и телеграммы, Зайцев внимательно вчитывался в обратные адреса и раскладывал бумажки по стопкам. Он даже не заметил возвращения бомжа, не заметил, как тот, взяв бутылку за горлышко, куда-то с ней отлучился, а через несколько минут вернулся, положил бутылку точно на то же самое место, где она и лежала.

– Есть улов? – спросил бомж.

– А знаешь, Ваня, есть! – охотно ответил Зайцев.

– Это хорошо. – И бомж замолчал, пристроившись в уголке дивана.

Не совсем обычный образ жизни бомжа выработал в нем странную способность как бы выключаться из общего потока времени. Вот пристроился он на диване, затиснулся в самый угол между подлокотником и спинкой, и замер, кажется, навсегда. Не было ни в его позе, ни во взгляде, ни в выражении лица какой-то нетерпеливости, поспешности, желания куда-то идти и что-то делать. Его попросили прийти – он пришел, его попросили осмотреться – осмотрелся. Ему не задают вопроса – он не лезет ни к кому со своими соображениями. Спросят – ответит. Не спросят – промолчит.

– Совестливый очень, – наконец чуть слышно пробормотал бомж, похоже, для самого себя пробормотал. И только по этим двум словам можно было догадаться, что он не спит, не впал в забытье, что он о чем-то там думает. Впрочем, может быть, просто слова в его сознании, сделавшись как бы бесконтрольными, сами по себе выплывали наружу без всякой связи с происходящим. – Так не бывает, – опять выплыли из бомжа слова. – Этого никто не сможет.

– Чего не сможет? – Зайцев наконец что-то услышал и переспросил, подняв голову от писем и открыток.

– Чтобы все можно было предусмотреть. Комета в пустоте пролетит, и то след остается. Да и пустоты-то не бывает.

Если пространство безвоздушное, значит, оно наполнено чем-то другим. Природа не терпит пустоты.

– Конечно-конечно, – кивнул Зайцев, не вдумываясь в то, что произносит бомж. – Я об этом слышал.

– Слышать мало. К этому надо прийти. Убийца здесь. Он не может покинуть эту квартиру. Он здесь.

– Будем брать? – весело спросил Зайцев, услышав знакомые внятные слова.

Бомж не ответил, уловив насмешку.

– Тяжело ему сейчас… Я ему не завидую…

– Кому? – опять поднял голову Зайцев.

– Убийце.

– Я не понял – тебе его жалко?

– Угу… Жалко.

– А старика со старухой?

– И старика со старухой.

– Ну ты даешь, Ваня!

– Стране угля, – непочтительно ответил бомж. – Ты это… Капитан, в отдельную стопку отложи открытки самые почтительные, самые регулярные.

– Это как?

– Знаешь, есть люди, которые поздравляют только с Новым годом, а остальные праздники для них вроде как вовсе и не праздники. А есть такие, что только с Восьмым марта или с днем рождения… А есть такие усердные поздравители, что не ленятся со всеми праздничками поздравить сердечно и любвеобильно. Вот именно такие, капитан, тебя должны заинтересовать больше всего.

– Почему?

– Потому что это ненормально.

– А как нормально? – удивился Зайцев.

– Просто позвонить. Но убийце нужны следы, доказательства его доброты и внимания.

Зайцев замолчал, уставившись в лежащую перед ним россыпь открыток и, похоже, совершенно их не видя. Потом некоторые он подвигал пальцами, некоторые переложил из одной стопки в другую, вернул обратно и, наконец, круто развернувшись вместе со стулом, уставился требовательным взглядом на бомжа.

– Другими словами, ты хочешь сказать, что… – И Зайцев опять замолчал, тасуя в следовательских своих мозгах все обстоятельства этого кошмарного преступления, все, что ему стало известно к этому моменту. И еще до того, как вышел из этого своего состояния, бомж произнес одно коротенькое слово.

– Да, – сказал он.

– Ваня, ты можешь себе представить, чтобы старика и старуху поздравили не только родители, но и дети? Чтобы из одной семьи пришли три новогодние открытки? Это возможно?

– Это приятно, я бы не возражал, но поскольку я не получаю ни одной… Такой знак внимания растрогает кого угодно. Но это ненормально. Это плохо.

– Почему?

– Навязчиво.

– И это дает тебе право…

– Да, – сказал бомж.

– Тогда едем к Тихоновым.

– Они далеко?

– Семь часов поездом.

– Это хорошо.

– Почему? – опять спросил Зайцев.

– Хорошее расстояние, – произнес бомж странные слова. Но, видимо, он придавал им какое-то значение, поскольку не стал ни уточнять, ни разъяснять суть.

– Для кого это расстояние хорошее? – чуть раздраженно спросил Зайцев.

– Для тебя, капитан.

– А если бы к ним нужно было ехать полчаса?