Мент и бомжара (сборник)

Зайцев не мог в тот же вечер прийти к Ване в общежитие, как ему хотелось, он пришел через несколько дней, когда закончил оформление всех документов, связанных с особо опасным преступлением, которое удалось ему раскрыть в самые короткие сроки. Начальство было в восторге от его усердия и необыкновенных способностей по части сыска и розыска. Были поздравления, грамоты, встречи с начинающими сыскарями, визиты к высокому руководству, пообещали даже звездочку, но не сразу, а к торжественному дню, чтобы это был не только его праздник, а, можно сказать, всеобщий. А что касается женского состава зайцевской конторы, то прекрасный пол смотрел на Зайцева глазами не просто восторженными, а даже, можно сказать, на многое готовыми.

Зайцев весь светился от всеобщего внимания, но вел себя скромно, достойно, и его поведение очень понравилось непосредственному начальнику, который, глядя на все эти чествования, всерьез забеспокоился на предмет сохранения собственной должности.

Но наконец все успокоилось, стихли оркестры, аплодисменты, овации, и жизнь вошла в привычные свои коридоры и кабинеты, наполненные очными ставками, явками с повинной, протоколами, опознаниями и задержаниями.

Зайцев мысленно смахнул пот со лба, вздохнул освобожденно, одернул на себе гражданский пиджачок и направился… Да, совершенно правильно вы подумали – направился Зайцев в Елисеевский магазин, единственное в Москве место, где можно купить неподдельную водку и съедобную колбасу. Следователь справедливо рассудил, что его лучший друг и соратник бомжара Ваня вполне заслужил и то и другое.

Но не было в походке Зайцева прежней порывистости, и во взгляде его не чувствовалось остроты и непримиримости, не было жажды обличать и уличать. Был Зайцев тих и как бы даже смиренен. А чего шуметь и сверкать очами? Не надо. Всему свои сроки. Сидя в бесконечных своих президиумах, Зайцев снова и снова тасовал слова, взгляды, поступки всех своих подследственных и не находил, не находил, ребята, ни единой зацепки, которая позволила бомжаре раскрыть преступление так неожиданно и, можно сказать, блестяще.

– Здравствуй, Ваня, – сказал он негромко еще из коридора, предварительно постучав и приоткрыв дверь в комнату. – Ты дома?

– А, капитан! – радостно воскликнул Ваня, сбросив ноги с кровати на пол и вскинув правую руку вверх и чуть в сторону, как это делали в веселых застольях древнегреческие боги – если верить их мраморным и бронзовым изображениям, сохранившимся до наших безбожных и бестолковых дней. – У нас тут в конце коридора Ленинская комната, а там телевизор… И вот смотрю я, как министр пожимает твою мужественную руку, слушаю твои вдумчивые слова и радуюсь – как же мне повезло в жизни, которая свела меня со столь большим человеком!

– Ладно, Ваня, ладно… Проехали. Меня судьба тоже кое с кем свела… Не будем считаться… Значит, так… Водка финская, на клюкве, между прочим… Рыба норвежская, красная, буженина нашенская, но по вкусовым своим качествам не уступает ни водке, ни рыбе…

– Никак премию получил? – спросил Ваня.

– Получил. Вот она, на столе.

– Всю спустил?! – ужаснулся бомжара.

– Ваня! – торжественно произнес Зайцев. – У меня никогда не будет возможности потратить ее более достойно.

– Как ты красиво сказал, капитан! – потрясенно произнес Ваня. – Мне так никогда не суметь.

– И не надо тебе, Ваня, к этому стремиться… Наливай.

Ваня взял бутылку, взвесил ее на руке и, как профессионал, все сразу понял и оценил. И ее литровую тяжесть, и хрустальный блеск стекла, и цвет – не ядовитую красноту химического красителя, а глухой, мягкий, зовущий цвет северной ягоды клюквы.

– Вот и до такой водки я дожил, – пробормотал Ваня каким-то смазанным голосом и разлил водку по стаканам. Хорошо разлил, достойно, грамм этак по сто.

– За тебя, Ваня, – сказал Зайцев негромко. – Будь здоров.

Ваня молча кивнул несколько раз, как бы соглашаясь с тостом, как бы благодаря за добрые слова и, выпив, зажал ладони коленями, согнулся над столом.

– Ты чего? – спросил Зайцев.

– Посижу…

– Закусывай, Ваня!

– Закушу… Чуть попозже… Тебе звездочку-то дадут?

– Дадут, – кивнул Зайцев. – Догонят и еще раз дадут, – он взял бутылку и снова наполнил стаканы, но поменьше налил, вдвое меньше.

– Ну, что, капитан, задавай свои вопросы, – бомжара распрямился на стуле, взял стакан, чокнулся с капитаном. Но на этот раз закусил. И буженины себе отрезал ломоть, и красной норвежской рыбы попробовал.

– Да ты и сам знаешь мои вопросы…

– Значит, так… Засомневался я в первый же день… Выхожу на балкон – на веревке детское бельишко висит. Только что выстиранное. Сырое еще… Для кого эта постирушка, если девочки три дня дома нет и вообще неизвестно, вернется ли она когда-нибудь?

– Да, – с досадой крякнул Зайцев. – А я этой постирушки вообще не увидел.