Мент поганый

Гуров валялся в кресле, Кац и Юдин со связанными за спиной руками стояли в центре гостиной, охранники, как и положено, расположились у двери. Мельник поправил галстук, пригладил зачесанные через лысину волосы и, не глядя на бывших соратников по партии, прошел в спальню, распахнул стенной шкаф.

На вешалке болтался замшевый коричневый потертый пиджачок. Мельник отвернул полу, подкладка у пиджака была старая, сеченая. Видно, Мальчик перед смертью сказал правду. Мельник не стал пиджак ощупывать, понимая, что люди, сделавшие тайник, не дураки, а бриллианты не булыжники. Он снял свой пиджак, надел замшевый, вернулся в гостиную. Кац не упал, а медленно опустился на колени. Мельник довольно ухмыльнулся и сказал:

– Ты, жидовская морда, должен благодарить судьбу. Ты был обречен, но остался жив и здоров.

Юдин смотрел на Мельника с нескрываемым презрением.

– Слушай, новоявленный фюрер, убить нас ты не посмеешь. Люди знают, что мы поехали на встречу с тобой. Ты взял, что хотел, кончай балаган, вели нас развязать и убирайся.

– Борис Андреевич, ты же умный мужик и знаешь: на войне как на войне. Конечно, я вас не трону и развяжу, только чуть позже.

Толик подогнул ноги лежавшего на заднем сиденье Гурова, захлопнул дверцу «Волги» и пробормотал:

– Труповозы.

– Чего-чего? – не понял Степан.

– Четвертый жмурик, – пояснил Толик.

– Он пока живой и может начать шевелиться. – Стоявший поодаль Мельник протянул Степану наручники, которые забрал у Гурова. – Прицепи на всякий пожарный. Уложите мента рядом с патриархом, но перед этим… – Он чиркнул пальцем по горлу. – Понял?

Степа вздрогнул и отстранился.

– Это вышка.

– А если я узнаю, что он живой, ты получишь прогрессивку? Мы в одном деле до могилы, а со мной не пропадешь; кончите – вернетесь. – Мельник взглянул на начавшие блекнуть звезды, затем на часы. – Успеете. Меня здесь не будет, освободите чистоделов: ни к чему, если прислуга найдет людей повязанными. Понял?

– Ну. – Степан вертел наручники, глаз не поднимал.

– Возвращайтесь в Москву, лежите на дне, отсыпайтесь. Водку не пить, я приеду днем, привезу вашу долю, и раскинем карты, кому куда. Понял?

Приказ не пить согрел Степану душу. Значит, хозяин не бросит, а он головастый. Бандит сильно трусил, нервы разыгрались. Он не обратил внимания, что Мельник не в своем пиджаке, а в замшевом, о котором перед смертью говорил Мальчик.

– Еврей камни не отдаст. – Степан посмотрел на второй этаж.

– Отдаст, не дергайся, камни – моя проблема. – Мельник похлопал охранника по плечу. – Двигайте.

Мельник стоял неподвижно, пока звук мотора не заглох, достал из кармана ключи от «Вольво», играя, подбрасывал на ладони, хотелось петь, плясать, но он сдерживал себя, лишь вздохнул глубоко и сказал:

– Свободен.

Выстрела он не услышал, да и пистолет был с глушителем, хлопнуло негромко, пуля вошла в затылок. Ноги Мельника сломались в коленях, свободный человек упал навзничь.

Гуров задыхался, чувствовал, что силы кончились и он не вынырнет, вода давила, кровь закипала и больно била в виски. Он сделал последний рывок, очнулся, мелькнул перед глазами крестик, чья-то рука. Сыщик приходил в сознание, через несколько секунд все вспомнил, понял, что находится в машине, не двигаясь, начал напрягать и расслаблять мышцы. Пальцами ног пошевелить удалось, но чувствовал он ступни плохо, как после анестезирующего укола. Сыщик чуть двинул бедрами, вздохнул тихонечко, приподнял голову, тут же ударило в виски. Он сжал и разжал пальцы рук и понял, что правая в наручнике, сообразил, что рука прищелкнута к дверце машины.

– Степан, давай скинем его и умотаем, – сказал Толик, съезжая с проселочной дороги в лес и останавливаясь. – И зачем мы таскали девку по шоссе, надо было сразу сюда.

– Дурак, кто же оставляет покойников в двух метрах от главной хаты? – Степан обернулся, посмотрел на неподвижно лежащего сыщика.

– А щас? – хмыкнул Толик.

– Щас, – передразнил Степан, – теперь дом сгорел, одни головешки, все едино.

Они толкли разговор, оттягивая момент, когда надо будет вынуть человека из машины и убить. Каждый из них был убийцей, но резать неподвижное тело еще не приходилось. И главное, конечно, пугала не эстетика предстоящего, а тот факт, что тело принадлежало не человечеству, а государству. А оно за уничтожение своего имущества наказывало неумолимо. Степан с Толиком не мыслили столь витиевато, просто давно усвоили: мента можно убить, только защищая свою жизнь. А тело, валявшееся на заднем сиденье, ничем не угрожало.

– Давай покурим, и с богом. – Степан угостил содельника сигаретой, поднес спичку. – Вытащить помогу, а кончать будешь сам.

– Это с каких дел!

– Я мальчонку удавил, так что на каждого по жмурику – и по краям.

– За парнишку ты от общества лишь почетную грамоту получить можешь, а за товарища меня, в случае, до кабинета не доведут, кончат при попытке.