Один из стоящих на разделительной автоматчиков властно махнул рукой на обочину, второй взялся за оружие: давай, мол, тут всё серьёзно.
Это я и так понял, какие уж шутки: колёса прострелят, ковыляй потом отсюда пешком обратно в город. Горбунов тоже напрягся, наклонился вперёд, насколько хватило ремня безопасности, озабоченно сказал:
- Неужто на заводе чего? Ох ты ж, как невовремя.
- Да вряд ли, скорее, опять из колонии кто убежал, - успокоил я его, а заодно и себя.
Прислушался к спящим своим талантам: нет, тишина, ничего внутри не ворочалось. В такие вот моменты было особенно обидно, что не просыпалось ни предвидение, ни воздействие на людей по заказу, от нажатия невидимой кнопки.
- Что случилось? - опуская стекло, спросил я у лениво подошедшего полицейского. Тот молча посмотрел на меня, на Горбунова, заглянул в салон машины, проверяя, нет ли кого сзади, на сидениях или на полу.
- Заглушите двигатель. Выйдите из машины, - сказал он. Спокойно, но твёрдо, ясно, что не поспоришь. - Оба.
А что оставалось делать? Второй автоматчик уже откровенно держал нас на прицеле, оружие в руках, трое остальных полукольцом подходили ближе. Горбунов закряхтел что-то, но расстегнул ремень и вылез на дорогу, зачем-то громко хлопнув дверью. Я выдернул ключ из замка зажигания, сунул в карман и тоже выбрался пообщаться с представителями власти. Не привыкать: у меня почти сто процентов работы - длинные беседы со всеми на свете.
Однако, разговор не сложился. Тот, что командовал, молча охлопал мои карманы, аккуратным жестом карманника выдернул из одного ключи от машины, из второго - телефон, и отступил в сторону длинным скользящим шагом. Было бы смешно, но я и улыбнуться не успел.
Один из троицы поднял руку и - также без лишних слов - прыснул в лицо чем-то из маленького баллончика: я его и увидел-то только в последний момент. Успел подумать, что он меня ударить хочет.
Но нет. Не ударить. Деревья, люди, машины почему-то завалились на бок. Кажется, меня кто-то подхватил сзади, чтобы я не разбил себе голову о старый асфальт, но в этом уверенности уже не было. Всё перекосилось, поплыло в глазах, защипало и в конце концов завершилось темнотой, словно на голову накинули плотный пыльный мешок.
Руки коснулись острые иголки: разрядником, что ли, решили добавить? К чему, я и так уже дуба даю...
- Потенциал неплохой, если машинка не врёт. Придётся забрать к себе, значит, - сказал кто-то серым голосом Горбунова, но и это было не точно.
Возможно, мне всё уже мерещилось в дальнем пути из ниоткуда в никуда.
05. Агентство
- Филипп - это кто?
Слова растягивались, невидимые буквы то звонко щёлкали, как первые капли весеннего дождя по окну, то глухо, змеями, шипели где-то в пустом пространстве вокруг меня.
- Ты меня слышишь? - теперь каждый звук отдавался эхом. - Ы-ы-ы, я-я-я, шишь-шишь-шишь...
Последнее вот самое правильное: я даже не мог понять, кто я есть, но что шиш - то шиш. С маслом, насколько я понимаю.
Из глубин памяти самому себе незнакомого организма выплывали осколки воспоминаний, всё почему-то вспышками, стоп-кадрами: вот мама, костлявая женщина с настороженными, как у лесной белки, точками зрачков, а вот - Люся, дальше офис, потом почему-то школа, я сижу за одной партой с Филей. Он лепит из жёваной бумаги маленькие аккуратные шарики, а я пристраиваю их в крошечную рогатку, прямо на кусок ярко-красной резинки, чтобы...
Чтобы что? А чёрт его... меня... нас всех знает.
Чёрт всеведущ, если верить людям. Хорошо, я доверчивостью вовсе не страдаю.
- Друг, - шепчу я в ответ на какофонию звуков. Не то, чтобы мне важно и нужно ответить, просто жутко болит голова и хочется тишины. И... Я не мог не ответить, непонятно только, почему. - Он умер.
- Странно, обычно мать вспоминают. Или баб каких-нибудь, а он вот друга. Ладно. Давай, Валентиныч, подключаем его. Тестировать будем.
Голос знакомый, но непонятно, чей. Я напрягся, пытаясь вспомнить, совсем недавно же, вот час назад... День? Год?
- Ему бы в себя прийти, товарищ подполковник. Можем угробить мозг.
- Да брось, Боярский! Он нас уже слышит. Пока будет готово подключение, очухается. Под мою ответственность.
- Генерал нам потом головы снесёт, Иваныч...
- Думаешь? Хм. Ну ладно, потрещим тогда здесь чуток. Пусть приходит в себя.
Я открыл глаза. С напряжением, словно некто нехороший залепил их воском. Ладно, не воском - с ним я бы и вовсе не справился, просто сладкой ватой, мешая раздвинуть веки. Но я смог.
Ура, молодец? А вот чёрт его знает.