Менталист

Винсент поднялся, подошел к кухонному шкафу и достал свою чашку — такую же, как у жены, только с другой надписью: «Боевой петушок». Он покачал головой. Ему нравилась упругая звукопись этой фразы, но буквы словно прыгали, отскакивая от невидимой горизонтальной черты. Неужели так трудно было выровнять их по линейке?

Содержание надписей тоже вызывало вопросы. Дети не особенно оценили эту шутку Марии, но все возражения наталкивались на железобетонные сентенции, что в сексуальном просторечье как таковом нет ничего плохого и нужно привыкать к этому.

Ее слова звучали как горькая ирония, особенно с учетом того, как неуютно чувствовала себя Мария в супружеской постели. К примеру, она могла заниматься сексом только с погашенной лампой и наглухо задернутыми гардинами. Так было не всегда, поэтому Винсент подозревал, что Марии неприятен секс именно с ним. И все-таки не верил, что она когда-нибудь решится произнести вслух то, что написано на ее чашке, если ей зададут такой вопрос.

Разумеется, все связанное с открытостью носило сугубо принципиальный характер. Винсент и не требовал от жены, чтобы она жила согласно своим воззрениям. Но она-то верила, что живет именно так, вот что его раздражало. Винсент еще помнил другие времена и другую Марию — потную и взъерошенную, извивающуюся под ним на этом самом столе, по которому он только что водил пальцем.

Винсенту вспомнилась Мина. Интересно, удалось ли полиции обнаружить отпечатки пальцев на ящике? Возможно, что и нет… Надо будет спросить ее при следующей встрече.

— Ну и что нам теперь делать? — услышал он голос Марии. — С папиным днем рождения, я имею в виду.

Винсент встал, налил себе кофе и снова сел, мельком глянув на ее лицо. Он надеялся, что всплеск адреналина в крови Марии уляжется, прежде чем они продолжат разговор. Но ее лицо оставалось все таким же пунцовым от гнева, и слезы все так же стояли в глазах.

— Даже не знаю, удастся ли Умберто что-нибудь сделать. Семьсот человек уже купили билеты на шоу. Я не могу подставлять их. Ты сама должна решить, как быть с юбилеем твоего папы. Пойдешь или нет — это твое дело.

Винсент глотнул кофе — страшно горячий.

— Как же я могу не идти? — удивилась Мария. — Что ты вообще обо мне думаешь? Как я могу пропустить семидесятилетие родного отца?

Ее голос сорвался. Винсент не знал, что на это ответить. Они должны были прийти к этому. Сама логика развития ситуации не допускала иных вариантов. Винсент не сможет пойти на юбилей ее отца. Мария будет там одна, с детьми… Что ж, развеется немного. Да и Астон любит дедушку. В конце концов, ничего не произойдет, даже если она останется дома.

Винсент почувствовал на себе пристальный взгляд жены.

— Ты же знаешь, во что обычно выливаются большие семейные праздники с моим участием, — добавил он, опережая ее возражения.

Затем согнул и разогнул пальцы ног. Эта тема вечно вызывала покалывания в суставах. Тем более что сам Винсент давно уже все для себя решил; так что ему за дело, если кто-то до сих пор не может сделать того же?

Тем не менее все начиналось по новой на каждом семейном обеде.

— Я не хочу, чтобы они думали, что у нас с тобой проблемы, — тихо сказала Мария.

Так вот в чем дело… Фасад — это для нее святое. Особенно в глазах родственников.

Винсент слишком хорошо помнил, какой беспрецедентный скандал разразился, когда он оставил Ульрику ради ее младшей сестры. Это было то, чего они никак не могли принять. Но со временем все так или иначе устаканилось. Тому миновало десять лет, и у родственников было достаточно времени, чтобы привыкнуть. Крайне нерационально и спустя десять лет придерживаться прежнего мнения на счет вещей, к которым не имеешь непосредственного отношения. Тем не менее Винсенту становилось все труднее поддерживать контакты с родственниками жены, скорее, поэтому он и позволил своему агенту назначить выступление на эту дату. Неловких ситуаций разумнее избегать — по возможности, конечно.

— Представляю, что вообразит Ульрика, — продолжала Мария. — Она давно ждет, когда же у нас с тобой начнутся проблемы. Когда ты бросишь меня ради другой или вернешься к ней. Она прямо так мне и сказала…

Винсент слышал это уже много раз.

— Ну и что? — перебил он жену. — Ульрика будет распоряжаться твоей жизнью настолько, насколько ты ей это позволишь.

— Но над тобой она ведь давно не имеет никакой власти, ты сам не раз об этом говорил.

— Мария, у нас с твоей сестрой общие дети. Тем не менее я живу с тобой, а не с ней.

— У нас с тобой тоже ребенок.

— Это так, хотя иногда я сомневаюсь, осознает ли Астон, что у него есть папа. Думаю, он был бы не прочь жениться на тебе.

Мария улыбнулась одними уголками рта, но быстро вернула лицу прежнее мрачное выражение. «Боевой петушок» — тринадцать букв. Семь согласных и шесть гласных. В 1385 году норвежский король Олоф стал королем Швеции. Олоф, или Улоф — второе имя их с Ульрикой сына Беньямина. Чашка Винсента — «Боевой петушок» — 1385 — король Улоф — Беньямин — Винсент. Круг замкнулся. Винсент понял, что следующая ее реплика будет про Беньямина.