Фотография внесла новое измерение в искусство публичного формулирования. Есть люди, которые, увидев что-то необычное, интересное или прекрасное, клянут судьбу за то, что забыли камеру дома. В этом случае они предпочли бы не видеть и не воспринимать ничего. С появлением домашнего видео ситуация еще более усугубилась. Скоро мы сможем записывать каждый момент нашей жизни в трех измерениях и со стереофоническим звуком. И тогда следующий день мы проведем, просматривая сделанную вчера запись, а еще день спустя будем смотреть на экране, как мы смотрим на экране ту самую запись… Публичный «формулировщик» убежден, что любое переживание ничего не значит, если останется только впечатлением внутри его самого. Те же из нас, кто свободен от подобного заблуждения, все равно подпадают под влияние не менее беспочвенной идеи, что опыт и переживание ничего не значат, пока мы не сформулируем их для себя внутренне. Мы все помним совет Сократа: неизученная жизнь не стоит того, чтобы ее проживать. Поэтому мы убеждены, что, если мы не отметим для себя тот факт, что переживаем какое-то ценное впечатление или событие, это будет равносильно тому, что никакого впечатления или события не было вообще. Именно таким образом мы попадаем в ловушку личного формулирования. Но Сократ как раз и был главным виновником катастрофической путаницы между думаньем и осознанием, сбивающей с толку западную культуру. Как мы уже показали в первой главе, думанье и сознание - два совершенно разных ментальных процесса. Мы часто думаем бессознательно, а можем быть в полном сознании, но без единой мысли в голове. Конечно, мы должны осознавать наше переживание, чтобы наслаждаться им. Невозможно восхищаться закатом, которого не замечаешь. Но вовсе не обязательно думать об этом переживании или называть его вслух. Напротив, нескончаемый поток затертых фраз, которыми обычно сопровождаются наши переживания: «Отличная еда! Вкуснятина! Фантастика!» - способен только ослабить удовольствие, разделяя наше внимание.
Интенсивность определенных переживаний из-за формулирования не просто снижается. Само их существование находится под угрозой из-за нашей жажды все выразить словами - даже в уютной приватности наших собственных мыслей. Есть области, которые навсегда останутся заповедными для любителей формулировок. Скажем, наслаждению юмором явно противопоказано наше стремление все формулировать. Мы не можем одновременно испытывать комизм ситуации и описывать, почему это смешно. Объяснение анекдота не способно рассмешить. Если постоянно все объяснять, мрачное настроение нам гарантировано.
Классический пример переживания, которое погибает при малейшем соприкосновении с формулированием - это эстетическое переживание таинственного. Ценителей подобных ощущений в наши дни почти не осталось. Мы стараемся с такой скоростью вогнать любую ситуацию в свои концептуальные схемы, что нам уже неведомо чувство непостижимого. Мы видим в таинстве только проблему, которую надлежит «изучить глубже». Мы ждем не дождемся, когда наука «сдернет покров тайны» с акупунктуры, гипноза или летающих тарелок - в полной убежденности, что всем это пойдет только на пользу. Но подгонка концептуальных схем под явления (или наоборот) лишь одна из излюбленных игр. Безусловно, именно этому варианту отдавалось предпочтение в последние несколько сотен лет. Стремление к интеллектуальному знанию стало считаться таким же достойным проявлением, каким прежде считалось служение Богу. Но знание, как любое другое благо, имеет свою цену. Только не слишком умный покупатель платит за вещь больше, чем она того стоит. Вряд ли кто-то согласится потерять зрение, чтобы узнать, что соседи ели на завтрак нынче утром. А попытки очистить Вселенную от тайн - очень близки к самоослеплению. Ибо тайна - это не просто отсутствие знания. Это самоценное, самодостаточное переживание - ощутимое и желанное.
Наши бессмысленные описания мира обладают поразительной способностью превращаться в деспотические предписания, катапультируя нас от формулирования к регулированию. Мы без всякой цели говорим себе, что занимаемся уборкой дома, причем только для того, чтобы описать наше нынешнее состояние. Но мы сразу же чувствуем, что теперь обязаны обеспечить достоверность сказанного нами. Мы с сожалением отказываемся принять участие в каких-то других занятиях или развлечениях, потому что мы, в конце концов, заняты не чем-то там, а уборкой дома. Мы не можем остановиться и поболтать с другом, потому что кое-куда идем. Мы не станем выносить провонявший мусор с кухни, потому что мы уже начали отдыхать. От простого факта наличия чего-то мы совершаем молниеносный прыжок к заключению, что это должно быть.