Менжинский

Сегодня можно не опасаться городовых и жандармов, старших и младших дворников. Сегодня он официальное лицо, счетчик, участвующий в переписи населения стольного града Санкт-Петербурга, которая проводится с высочайшего его императорского величества разрешения.

Забежав в переписной отдел, разместившийся в пригородном полицейском участке, Менжинский перекинулся несколькими фразами с Николаем Шевалевым, получил переписные бланки и отправился на свой участок. Город еще был погружен в темноту.

Перепись Менжинский начал с нескольких тянувшихся вдоль улицы вправо от тракта однообразных выкрашенных в казенный желто-коричневый цвет домиков с огородами. В них жили мастера, конторщики, чертежники и, обласканные дирекцией казенного Обуховского завода, высококвалифицированные рабочие. Одним словом, рабочая аристократия. Каждая семья имела отдельную комнату, а то и квартиру. Деревянная кровать, стол, гнутые стулья, герань на окнах. На вопросы переписного листа и вольные вопросы счетчика рабочие отвечали сдержанно: как бы не сказать чего лишнего. На вопрос — каков рабочий день? — отвечали:

— Как у всех — одиннадцать часов.

— Заработок?

— Не жалуемся.

Здесь жили рабочие с заработком и в 450, и в 500, и даже в 600 рублей в год. Почти все грамотные.

Из бесед с рабочими Менжинский знал, что на Обуховском заводе проявляется особая забота о подборе «лояльных и тихих рабочих». Вновь принятые на работу проходили через «фильтр», который осуществлял специальный помощник начальника завода, связанный с полицией и охранкой. Вместе с тем на заводе проводились специальные мероприятия, фактически разделявшие рабочих на две большие группы. В первую входили высококвалифицированные рабочие, которых дирекция пыталась отвлечь от революционных настроений высокими заработками, предоставлением квартир с огородами и иными подачками.

В другую группу входили так называемые разнорабочие — несколько тысяч человек, — которые получали мизерную поденную плату, постоянно находились под угрозой увольнения и ютились в «угловых квартирах», то есть снимали угол или в квартире высокооплачиваемого рабочего, или в доме-казарме.

По соседству с домиками, население которых Менжинский уже переписал, возвышалось многоэтажное здание из красного кирпича — дом-казарма на несколько сот жильцов.

Вячеслав Рудольфович поднялся на последний, пятый, этаж и через выломанную дверь вошел в огромную комнату. После морозного воздуха в нос ударил специфический запах жилья, спертый воздух. Казарма была густо уставлена деревянными, большей частью собственного изделия кроватями, Площадь, занимаемая такой кроватью, и называлась «углом», дли «угловой квартирой».

Между углами, огороженными занавесками, просматривались местами разорванные, засаленные, почерневшие от копоти и испещренные пятнами от раздавленных клопов обои. В полу казармы, покрытом толстым слоем грязи, зияли широкие щели. Скупо проникавший через грязные, запыленные окна свет с улицы, казалось, поглощался потемневшими от копоти потолками, и в казарме царил полумрак.

Сообщив о цели своего прихода, Менжинский приступил к заполнению переписных листов.

Здесь размещалось семьдесят пять человек — мужчин, женщин и детей. Семейных и холостых. Здесь жили рабочие Обуховского и чугунолитейного заводов, текстильных фабрик. В большинстве своем это были рабочие, которые уже десять и более лет как совсем порвали с деревней. Лишь немногие, из числа одиноких, на лето выезжали в деревню, чтобы помочь в уборке урожая, севе озимых. Рабочие жаловались, что на заводах нет почти никакой охраны труда, а рабочий день продолжается от десяти с четвертью до 13 часов. Заработки низкие, особенно у женщин на текстильных фабриках. Рабочий-муж зарабатывает на фабрике до рубля в день, а жена на той же фабрике, за ту же работу получает 73 копейки. У большинства живших в казарме рабочих годовой заработок выражался в 300–350 рублях, и лишь немногие получали 400–450 рублей. Этим объяснялось и то, что многие рабочие и работницы были одинокими. Питались, как правило, всухомятку. На оплату «угловой квартиры» уходило 10–17 процентов бюджета.

Такая же картина нищеты, скорби, отчаяния наблюдалась и в других домах-казармах.

Перепись 1900 года показала, что население Петербурга за последние 10 лет выросло более чем на 400 тысяч человек и по числу жителей Петербург стал шестым городом мира после Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Вены и Берлина. В Петербурге в 1900 году проживало 1439,6 тысячи жителей. Особенно быстро росло рабочее население, которое за десятилетие увеличилось на 81,7 процента. Быстрый рост населения Петербурга был обусловлен прежде всего бурным развитием промышленности.

Материалы переписи населения Петербурга, картины жизни и беспросветной нужды рабочих Менжинский и другие социал-демократы умело использовали на занятия в воскресной школе и революционных кружках, пробуждая у рабочих социалистическое сознание, вызывая ненависть к поработителям и угнетателям, которая очень скоро вылилась в массовые революционные вы-стуаления рабочих.