Мера ее вины

— Значит, они имеют право говорить про меня все, что им вздумается? — поинтересовалась Мария.

— Если обвинение будет нарушать правила, я буду возражать, но в целом обвинение имеет право вести дело так, как считает нужным. Советую вам во время выступления мисс Паскал отвлечься на что-то еще. Мисс Паскал, скорее всего, вообще не будет принимать во внимание какие-либо факторы, смягчающие вашу вину. У вас будут какие-нибудь вопросы перед тем, как мы начнем?

— Нет, всё в порядке, — ответила она. — Вот только в этом боксе ужасно жарко…

— Да? А как, вы думаете, я себя чувствую в этом парике? — Адвокат улыбнулся. — Очень надеюсь, что судья не будет затягивать заседания, так как днем здесь будет катастрофически жарко.

Он кивнул полицейским, показывая, что те могут занять свои места рядом с Марией, и вернулся к своей скамье. Из своего бокса Мария видела главным образом спины людей, и ей такая ситуация показалась нечестной. Разве она не имеет права смотреть в лицо тем, кто говорит про нее?

Присяжные вернулись в зал только после того, как все остальные заняли свои места. «Они наверняка меня ненавидят», — подумала Мария. Пока они знали лишь то, что писали о ней в прессе сразу после ареста. Заголовки статей о происшествии были самыми разными, начиная от кричащих, наподобие «Будущая вдова», и кончая более общими и аналитическими, типа «Волна насилия в пригородах Бристоля». Сообщения СМИ о ее возрасте тоже были самыми противоречивыми — одни газеты писали, что ей тридцать лет, другие — что пятьдесят. СМИ упоминали «свидетельства» очевидцев, рассказывавших о том, что по ночам из их дома слышались ругань и крики, а также раздавались звуки отъезжающих автомобилей. Мария не винила прессу. Ее жизнь была настолько скучной, что если б журналисты описали все так, как было в действительности, никто не стал бы покупать газет.

Она глубоко вздохнула. На самом деле не имело никакого значения, что думали люди. Самым неприятным во всей этой истории было то, что Эдвард не соизволил умереть. То есть Эд, напомнила Мария самой себе. Теперь-то она может спокойно называть его так. Однажды у него работала секретарша, которая позволила себе три раза подряд обратиться к нему сокращенным именем. На следующий день ее уволили. С тех пор всех его секретарш информировали о том, что к работодателю обращаются исключительно словами «мистер Блоксхэм».

Ее честь судья Дауни откашлялась, закончила что-то писать и посмотрела на прокурора. Адвокат Марии называл ее Имоджин Паскал, и, глядя на эту женщину, она поняла, что это по-настоящему крепкий орешек. В глазах прокурора горел яркий огонь амбиций, который прежде она видела у своего мужа. Такой огонь горит в глазах людей, стремящихся быть лучше всех тех, кто хочет добиться признания. Такие люди с презрением оглядывались на тебя, если ты хоть на секунду останавливался, чтобы перевести дух. Мария не участвовала в гонке. Последние десять лет она вообще никуда не рвалась, а наслаждалась запахом роз в собственном саду. Ей хотелось сказать Паскал, что быть посредственностью в принципе не так уж и плохо. Чем выше ты взлетаешь, тем больнее будет падать.

Мисс Паскал встала. Под адвокатской мантией ее серый шерстяной бизнес-костюм выглядел совершенно безукоризненно.

— Дамы и господа присяжные, — начала она свою речь. — Данное дело довольно серьезное, но на самом деле достаточно простое. Обвиняемая, — тут мисс Паскал повернулась и театральным жестом указала на бокс, в котором сидела Мария, — совершила преднамеренную попытку убийства своего мужа. И этот факт не подлежит никакому сомнению.

Присяжные повернули головы в сторону Марии. Хотя она этого очень не хотела, ей невольно пришлось посмотреть в глаза некоторым из них. Вид у присяжных был слегка удивленный. Почему она не отрицает того, что хотела убить своего мужа? Судя по всему, они не ждали, что прокурор обвинит Марию в такой жестокости. Возможно, присяжные предполагали, что та будет утверждать, что все произошло по причине какой-то ужасной ошибки, в результате которой она, к примеру, приняла мужа за грабителя. Или, может быть, хотела ножкой стула прихлопнуть муху, но слегка промахнулась… Мария нахмурилась, чтобы скрыть появляющуюся на губах улыбку. Нет, никаких оправданий. Она хотела убить своего мужа, и точка. Она мечтала об этом, молилась, чтобы это наконец произошло. Увидеть, как муж истекает кровью на полу кухни, — это лучший подарок и вообще самое лучшее, что могло с ней случиться в этой жизни.

Выжав все, что только можно из полной драматизма театральной паузы, Имоджин Паскал два раза постучала кончиком ручки по блокноту для записей, чтобы привлечь к себе внимание, и продолжила вступительную речь обвинения.