Мера любви

— Потому что вы-совсем другое дело. Долгие годы я со страхом ждала вашего возвращения, и, когда вчера вечером вас узнала, поняла, что то, чего я боялась, произошло. Вы вернулись… вы, единственная, кого он когда-либо любил, единственная, кто держит в плену его чувства и душу! Вы думаете, я не знаю, что он ищет во всех этих женщинах, к которым его толкает ненасытная похоть? Воспоминание о вас, неосознанное желание найти вас в другой. Вы думаете, я не знаю, — понизив голос, с горечью добавила она, — что это Золотое Руно, созданное во время нашей свадьбы, было посвящено не мне, так же как и восхваления придворных поэтов, а другой, страстно любимой, незабываемой!

Смущенная тоном Изабеллы, в котором слышалось страдание, Катрин прошептала:

— Как вы узнали? Я думала, что вы ничего не знаете об этой истории, об этой комнате.

— Об этих комнатах? Они надежно спрятаны, так как задумавшему их архитектору прекрасно удалось замаскировать вход, но герцог должен был знать, что ничто не может укрыться от любопытства слуг и шутов. Я была матерью трехмесячного ребенка, когда Филипп покинул мое ложе, и слуга показал мне одну из комнат. Однажды ночью я видела своего супруга, отца моего ребенка, стоящим обнаженным на коленях перед этим языческим изображением и совершающим отвратительный дьявольский ритуал. Поэтому я и хочу, чтобы вы уехали… О! Если вы останетесь — все другие исчезнут. Но, снова обретя вас, герцог станет равнодушным к делам государства и короны! Ночи в вашей постели и дни у ваших ног — вот чем станет его жизнь. Уходите! Процветание государства требует этого, а я, правительница этого государства, приказываю вам! Эскорт ожидает вас внизу и проводит за пределы наших владений.

Катрин медленно подошла к панно, закрыла ere и, обернувшись к Изабелле, внезапно улыбнулась.

— Мне бы больше понравилось, если бы вы сказали: я, супруга, хочу этого! Так вы не любите вашего сеньора?

— Это вас не касается! Речь не об этом. Да и можно ли любить фавна, козла, находящегося в вечном гоне?

— Конечно! Вы говорите так о нем, потому что не любите его. Ваш эскорт ни к чему. Я приехала не для того, чтобы остаться, и этой ночи не было бы, если бы случай не привел меня на путь следования вашего кортежа. Я приехала в Лилль всего на одну ночь, это была лишь передышка. Я заеду за своими слугами и багажом и исчезну навсегда из этого города. Вам останется лишь убрать эти портреты, которые вам так неприятны, и забыть меня.

— Прекрасно! В таком случае, если вы готовы, следуйте за мной.

Изабелла направилась к двери. Катрин завернулась в большую черную лисью шубу, окинула взглядом комнату, еще источающую теплый запах любви, помятую постель, остатки ужина, горячие угли в камине с изображенной на нем голубой химерой.

— Госпожа герцогиня, последам вопрос. Раздраженная, Изабелла высокомерно обернулась на пороге:

— Вы злоупотребляете! Какой же?

— Вам не нравится любовь, не так ли? Красивое тонкое лицо белокурой португалки покраснело. В глазах вспыхнул гнев.

— Что вы называете любовью? Удовлетворение низких инстинктов? Эту похоть, роняющую человеческое достоинство? Это сплетение тел, несовместимое с добродетелью?

— Нет. Это самое сокровенное слияние двух чувственностей, сладкое безумие, пьянящая бездна, это…

— Хватит, — прервала ее Изабелла. — Мы говорим на разных языках, мне ни к чему знать о ваших ощущениях!

— Возможно. Но в таком случае не удивляйтесь, что мужчина найдет в другом месте то, в чем ему отказывает супруга.

— Я — дочь короля, сестра короля! Я не опущусь до поведения развратницы!

Катрин плотнее закуталась в шубу, надела капюшон и вздохнула.

— Вы правы, герцогиня, мы говорим на разных языках. Но я думала, что в Португалии, где такое жаркое солнце и душистая земля, даже принцессе могло бы нравиться любить!

Вскоре Катрин вышла из герцогского дворца через маленькую потайную дверь и направилась к дому Симоны. Недавно рассвело, а в городе уже повсюду гремели ставни открывающихся лотков и лавчонок. Ночью шел снег, толстым слоем скрыла уличную грязь и острые крыши домов. Катрин быстро шагала, чувствуя себя помолодевшей.

Этим утром у нее не было приступа привычной тошноты. Можно подумать, что все пришло в норму, и беременность была лишь кошмаром, который Филипп прогнал своей любовью. Но это было не так, и теперь нужно серьезно поразмыслить об избавлении от бремени, преграждающего ей дорогу в будущее.

В доме Симоны, где ее, конечно, ждали, проснулись только слуги. Катрин попросила одного из них пойти во дворец и сказать Ван Эйку, что она срочно должна его увидеть. Ей ответили, что незачем так далеко ходить и что художник воспользовался гостеприимством Морелей и, должно быть еще спят.

— Так разбудите его! — приказала она.

Ван Эйк не заставил себя долго ждать. Через несколько минут ом прибежал с растрепанными волосами, в наброшенном наспех дорожном плаще, послужившем ему домашним халатом.

— Во имя всех святых рая, Катрин, где вас, черт возьми, носило? Мы искали ответ на этот вопрос добрую половину ночи.

— Как будто вы не знаете! Во дворце, конечно.