Мера любви

— Раз вы так хорошо осведомлены, вам бы следовало знать, что я приехала молиться перед святой кровью Всевышнего, чтобы он дал здоровье моему тяжелораненому супругу. Мне показалось, что это лучше сделать под чужим именем. Вчера поздно вечером я отправилась…

— …преклонить колени перед реликвией в сопровождении Ван Эйка, я знаю! Но потом вы тайком вышли из часовни и направились к ратуше. На лодке вы подъехали к дому флорентийки. Бесполезно это отрицать. У нас есть проворные слуги, способные любого выследить, не привлекая внимания, особенно в такой темноте!

Этот бесстрастный голос, чеканящий каждое слово, действовал на нервы Катрин, унося прочь всякие помыслы о дипломатии.

Потеряв терпение, она возразила ледяным голосом:

— Даже если все это правда, может быть, вы соблаговолите объяснить, какое вам дело до моей судьбы?

— Должен признаться, лично меня они не касаются, но речь идет о безопасности города. Вы носите под сердцем ребенка принца, который причиняет нам столько неприятностей, и вы не боитесь приехать сюда, чтобы от него избавиться!

— Это не правда! Когда-то у меня был сын он монсеньера Филиппа, но этот ребенок умер, и вы это знаете лучше, чем кто-либо другой, вы ведь так прекрасно осведомлены! Больше у меня от него детей не было! Как это могло произойти, если я жила в Оверни, а он в своем государстве?

Луи Ван де Валь поднял руки, желая прекратить поток ее объяснений.

— Бесполезно оправдываться. Все, что вы скажете, ничего не изменит.

— Что вы хотите сказать?

— Вы останетесь здесь до рождения ребенка. Тогда и посмотрим, на кого он похож.

— Клянусь своей жизнью, что он не от герцога!

— Возможно, но это не главное, — произнес бургомистр с холодной усмешкой. — Важно, что вы останетесь здесь ожидании ребенка под хорошей охраной, и что герцог об этом быстро узнает.

Катрин нашла в себе мужество, чтобы рассмеяться.

— И что из этого? Мы уже давно ничего не значим друг для друга. То, что произойдет с супругой сира де Монсальви и его ребенком, герцогу совершенно безразлично. Вы совершаете непоправимую ошибку, сир бургомистр, ошибку о которой, возможно, горько пожалеете.

— Не думаю. Даже если ребенок не от герцога, он и не от вашего мужа, поскольку вы приложили столько усилий чтобы избавиться от него. Что же касается чувств к вам монсеньера, я не уверен, что вы о них знаете. Госпожа Катрин вы слишком скромны. Герцог вас не забыл. Все здесь знают правду о Золотом Руне…

— Правду восьмилетней давности.

— Время здесь ни при чем. Монсеньор Филипп очень чувствительный, и, зная, что вы в наших руках и подвергаетесь смертельной опасности, он не будет тянуть с решением вопроса.

В горле у Катрин пересохло.

— Смертельной? Вы потеряли рассудок? Что я вам сделала?

— Абсолютно ничего, но, если герцог откажется вернуть нам наши привилегии или осмелится напасть на нас, нам придется вас немедленно казнить.

Готье не смог больше этого выносить. Уже трижды во время разговора Катрин властным жестом удерживала его. Но на этот раз он не сдержался. Выхватив шпагу, Готье направил ее острие в грудь Ван Де Валя.

— Бургомистр, я думаю, вы переходите границы! Я не привык выслушивать, как угрожают

моей хозяйке, охранять ее моя основная задача. Извольте выйти отсюда, да побыстрее. Но прежде будьте так добры, немедленно выдать нам свой пропуск, который позволил бы нам покинуть этот спокойный и такой гостеприимный город.

— А если я не подчинюсь?

— Тогда я с превеликим удовольствием проткну вам грудь

Зан де Валь пожал плечами.

— Вы тем самым подпишете себе смертный приговор, что, хотите быть повешенным?

— Как вы повесили эту бедную флорентийку? Ее ведь казнили по вашему приказу, не так ли?

— Готье! — упрекнула его Катрин. — Я думаю, вы тоже переходите границы.

— Вы так считаете? Посмотрите на этого добрейшего бургомистра. Он даже и не пытается ничего отрицать. Он решительно настроен на то, чтобы у вас появился ребенок!

— Чтобы он родился здесь! — прервал его Ван де Валь. — Так что вы решили? Убить меня или…

Катрин живо положила свою руку на руку юноши, вынуждая его опустить оружие, уже слегка проткнувшее ткань одежды.

— Оставьте, друг мой, вам же сказали, что вы погибнете сами и нас не спасете. Вы думаете, эти сеньоры пришли одни?

— И вправду, — произнес эшевен Метне, хранивший молчание на протяжении всей этой бурной сцены. — Перед гостиницей остановился целый отряд, готовый в любую минуту оказать нам поддержку.

— Против женщины и двух юношей? — презрительно произнесла Катрин. — Мои поздравления, сеньоры. Это та же отчаянная храбрость, что и проявленная вами у стен Кале! Ну что же, я ваша пленница! Могу узнать, где вы собиpaeтесь меня поместить? В этой гостинице? Мне бы не хотелось она уже не та, что во времена, когда мой дядя был одним из ее постоянных посетителей. Теперь это притон! — добавила она, обращая к съежившемуся Корнелису свою презрительную улыбку. — Я думаю, в тюрьме, в Стин…

— Ни то, ни другое! — прервал ее бургомистр. — Не стоит гневить герцога. Вам будут оказаны все почести, если мы не будем вынуждены прибегнуть к крайним мерам.