Мера Любви

Когда все было кончено, крестьяне надели шапки, монахи взобрались на телегу Джованни, а всадник вскочил в седло, Джованни задержался немного у свежей могилы. Постоял просто так, без молитв, подумал, что наспех сколоченный деревянный крест не простоит долго, и скоро ничего не будет напоминать о последнем пристанище бедного Пьетро. Уже сидя в седле, он последний раз обернулся назад и, сжав зубы, пришпорил озадаченную Логику.

ГЛАВА XI О том, как граф Честерский обходился с разбойниками

— Бертран де Молен, — представился всадник, подъехав к Джованни, — сержант на службе барона де Ласи.

— Жанн Солерио из Милана, назначенный епископ Силфора, — рассеянно ответил Джованни, простите, что задержал вас.

— Мессир, — поклонился в седле Бертран, — вы не сказали…

— Это не важно, это все не важно, — покачал головой Джованни.

— Вы один, вы потеряли всех своих людей? — озадаченно спросил де Молен.

— Да, всех, — Джованни поднял глаза и нечаянно встретился взглядом с Бертраном.

Сержанту стало отчего-то не по себе, он смутился и потупился:

— Не гостеприимно обошлась с Вами Англия, мессир. Джованни решил сменить тему:

— Кто эти крестьяне?

— Да так, переселенцы. Деревня одна решила перейти с королевской земли на землю графа Честера, а мне приказано за ними присматривать, чтобы не безобразничали.

— А ваш сеньор, барон де Ласи, очень влиятельный господин?

— Мы сейчас по его земле едем, и он констебль графа Честера.

— Вот как, я еще не слышал о графских констеблях, мне говорили, констебли бывают только при королевских дворах.

— Не знаю, мессир, может, так оно и есть, где-нибудь в других местах, да только граф Честерский в своих владениях все одно что король.

— Это хорошо? — спросил Джованни.

— То есть? — не понял Бертран.

— Я подумал, людям лучше быть подданными графа Честерского, чем короля Генриха, раз они переселяются?

— Да уж, точно, король далеко, всем шерифы заправляют, юстициарии всякие, разъездные судьи, разная шушера, в общем. И каждому дай-подай, то одному, то другому, тяжело бедным людям, вот они и переселяются. Граф уж ближе, чем король, ему, если что, и пожаловаться можно.

— А он справедливый?

— Граф-то? Да никто не жалуется, — Бертран хмыкнул, — боятся.

— Значит, люди бегут не к графу, а от короля, — вздохнул Джованни.

— Вот уж странно вы говорите, мессир.

— Не обращайте внимания, сержант де Молен, я не в себе, — ответил Джованни, и разговор на этом прервался.

Уже смеркалось, когда путники дружно уставились в одну точку на горизонте: в предзакатное небо врезалась огромная башня.

— Каста Хилл, — сказал Бертран.

— Mamma mia! — вырвалось у Джованни.

Ночевали в поместье, приютившемся у холма, на вершине которого царила башня; укрепление высокопарно именовалось замком стюарда барона де Ласи.

Джованни, сержанта и монахов принимали в замке, крестьяне разместились на подворье.

— Это давно здесь? — спросил Джованни после ужина, глядя из окна на мощное сооружение.

— Всегда было, мессир Жанн, — ответил баронский стюард. Ночью Джованни одолела тоска, в горле застрял противный комок, даже дышать стало трудно. Но ему приходилось прятать свое горе и вести себя тихо, как мышь, нельзя было ни плакать, ни сокрушаться, кругом спали люди. «А это благо для меня, — смиренно подумал Джованни, — спасибо Тебе, Господи, что Ты позаботился обо мне, один я бы совсем свихнулся».

На следующий день, едва миновали Одересфелт, как вступили в лес. Джованни хотел было порасспросить сержанта, но тот уже сам подъехал с объяснениями:

— Шервуд, мессир, королевский лес.

— Он большой? — опасливо спросил Джованни, отчего-то уже предполагая утвердительный ответ.

— Да уж, не маленький, — кивнул Бертран де Молен. — С таким обозом, — он обернулся на крестьян, — дня два топать будем.

— Придется ночевать в лесу?

Джованни хотел сказать: «А у нас только один вооруженный человек», — но не произнес этого вслух, опасаясь сболтнуть лишнее в такой тревожной ситуации.

— Придется, — спокойно ответил Бертран, — да наши крестьяне не промах, попадись им какой никакой разбойник, они ему живо задницу надерут.

— Вряд ли он будет один.

— Кто?

— Разбойник, — Джованни чувствовал, как его захлестывает раздражение, и почел за благо пришпорить Логику, чтобы оторваться от сержанта.

В лесу стемнело много быстрее, чем на открытом месте, небо еще не простилось с закатом, а уже пришлось останавливаться на ночлег. Расположились прямо посреди дороги, коней не распрягали, сержант поделил мужчин на три стражи, нести караул. Запалили костер. Дети, женщины и монахи сгрудились поближе к огню.

— Правда, что в Англии волков нет? — спросил Джованни у сержанта.

— Только двуногие, — ответил де Молен. Едва стемнело, он перестал чувствовать себя спокойным и за себя, и за «доблестных» крестьян.

Джованни послонялся по лагерю туда-сюда без дела, походил за сержантом в карауле, утомился и вернулся к огню. Спали только дети, женщины с тревогой вглядывались в темноту леса, мужчины тихо переговаривались. Джованни подсел к монахам.

— Сержант сказал, что вы немцы, — сказал он на латыни.