- Ну и напились мы с ней. Стал я ей все это жестко выговаривать. Ну, со мной или не со мной, а по кабакам, а она мне, раз такая тема, то я в доказательство верности своей тебе готова отдаться. И на кровать, снимает с себя одежду. У меня прямо все перевернулось. Я ведь с ней не спал до этого. Так, обнимульчики, поцелуйчики. В общем, крыша поехала от ее слов. Залез на нее, перевозбудился от любви своей и от ее обнаженного вида, и сразу же кончил. Хотел же, чтобы и ей хорошо было, а тут как-то раз и все. А она дура пьяная смеется, говорит, что-то ты быстро как кролик. И хер у тебя с мизинец. Как вот с тобой таким кроликом дружить, если и сексом нормально заниматься не умеешь, вот до этого у нее был хер какой-то. Представляешь?! Она мне все это пьяная говорит и ржет. Так вот, якобы этот хер, ее мог драть по часу в разных вариациях. Ну и помутилось тут у меня что-то от этих слов. Крыша поехала. Она уже трусики одела, а я их рванул назад, разорвал как-то. Помню, стал кричать ей, что и я сейчас ее отдеру не по любви, а по часу, как суку последнюю. Она пощечину мне влепила. А я машинально, наверно, по инстинкту, не помню, не знаю, как так получилось, в ответку ей по лицу кулаком раз или два. Она упала. Я на нее залез. Но ничего не получилось. А потом смотрю, задергалась она как-то странно и все, глаза закатила. Не дышит. Я и так и сяк, дыхание ей стал искусственное делать, по щекам, никак. Испугался очень. Вообще ничего не понимал, что так вот произошло. И как так могло все это произойти. Вчера только все по другому, еще несколько минут назад, целоваться лезла, в верности клялась и отдаться готова была. А сейчас уже все, мертвая почему-то. Испугался я. Не знал что делать. Побежал от страха, куда, не помню. Вот так-то. Потом запил, недели две, не помню сколько. А потом меня забрали. Сначала оказывается, на дядьку ее подумали. А потом уже на меня вышли. Кто-то видел нас там вместе возле дачи. Следаку все честно выложил. Как тебе рассказал. Не поверил. Говорит, если по обоюдному желанию было бы, то и трусы бы не были порванными, и черепно-мозговой травмы не было бы. Вменили часть третью сто тридцать первой, то есть изнасилование несовершеннолетней и часть четвертую сто одиннадцатой, то есть умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть. И на арест. А там этот, которого видели на днях, который тебя судит. Я ему тоже все как на духу, плакал даже, не было, говорю, изнасилования, а он мне, речь сейчас не об этом, а о мере пресечения до суда. И закрыл. Он закрыл. А в изоляторе блатные сразу пробивают что почем. Малолетку, говорят, трахнул и убил, не годится так, у нас за это суровей, чем по закону мера наказания. Я им тоже все, как есть рассказал. Они не верят. Один там был самый авторитетный. Говорит, лады, базару нет, мол, мы не беспредельщики, давай так: привезешь оправдательный - живи, привезешь на эту тему обвинительный, будет тебе полный пипец, а пока не трогаем. Потом суд был. И опять этот. Я молился, чтобы по изнасилованию оправдали. Чтобы справедливость вот получилась. А он... Убью. Не поверил, признал виновным по двум статьям и по совокупности двенадцать лет. Головой об стену бился, понимал, что все, в СИЗО крышка будет. Но конвой спеленал. Зашел в камеру. Человек двадцать там было. Спрашивает авторитет результат. А мне и сказать страшно. Дрожу стою, боюсь. Тот понял все, покачал головой. А потом ночью закрутили, рот херней какой-то закрыли и все. Бился, как мог, да куда уж. И во второй раз бился, и потом, но только хуже. Что я могу, если все предрешено, и я один, а их десяток, и менты глаза закрывают. Насильник же. Ты ведь хотел это все слышать? Вот тебе и правда. Издевались, как могли. Хотел вздернуться, не дают, присматривают. Написал касатку. И в касатке поверили. Хотя и сам уже ни во что не верил. Нет, говорят, веских доказательств виновности в изнасиловании, то есть вступления в связь помимо воли, и телесных повреждений на эту тему нет, а сами по себе порванные трусики такими доказательствами не являются, и поскольку неустранимые сомнения в виновности трактуются в пользу обвиняемого - оправдать по изнасилованию. А за тяжкие телесные оставили семь и два. Но было поздно. Меня уже это не спасло. Так и пошел по этапу...
Мысли роем в голове от Гогиного рассказа. Воспоминания из детства. Эта девка перед глазами. Не зря же он ее сразу же невзлюбил блядищу. Как чувствовал, что Гоге беда из-за нее будет. Судья этот, не поверивший. Потом опять, Гога хмурый и пьяный запоями, но уже без этой девки. А он, придурок, малолетний и рад, что девки нет, не понимая, что случилось на самом деле. И вот уже ночь у Тоньки в доме и эти непонятные тогда ему Тонькины слова "Огуречик-корнюшончик! Пиписюнчик! Ха-ха-ха-ха..." И вдруг ощущенье, что рядом с ним лежит настоящий убийца. Самый настоящий, а не киношный. Вот его рука, которая отправила ту блядь на тот свет. Даже страшно. А девку все-таки жалко. Красть это ладно. Но чтобы убить? Нет. Нет. Нет. И снова эта девка перед глазами...