Древком я отвел кулак, не встречая сопротивления. Зверь явно поддавался, но через секунду мое копье отлетело в сторону. Я даже не понял, что он сделал.
— Хильда вне себя от радости, даже ее Трутень не соображал столько в боевом искусстве.
— Господин Хакон, — сказал было я, но тут же осекся. Пятый коготь не давал мне права говорить.
Тот усмехнулся, намечая следующий удар:
— Продолжай. Нам давно надо поговорить.
— Я ожидал чего-то большего от боя прималов. Но этот Факел не показался мне сильным бойцом. Хотя орал очень громко.
Хакон засмеялся, затем сделал захват и стал ждать, когда я соображу, как вырваться.
— А ты что думал-то? Это же первота, какие из них бойцы?
— Но я тоже перву-у-у-ушник, — я с кряхтением вырвал руку, заломив ее в сторону большого пальца.
— А мыслишь, как зверь! — Хакон уставился на меня, положив свою лапищу мне на шею, — Верно я говорю?
— Не знаю, о чем вы, господин, — я нырком попробовал уйти ему за спину.
— Я про свободу. Первушники всегда остаются рабами в душе, Хильда так и не смогла выбить это из Трутня. Примал — это шанс первоте стать свободным.
— Зачем тогда все это? Почему звери не бьются между собой?
Мы провели серию странных пируэтов. Хакон просто атаковал, делая все на малой скорости, и смотрел на мою реакцию.
— Приорат ввел прималов, чтобы стаи не резались друг с другом. Будто бы потому, что Небо не терпит насилия, — и Хакон засмеялся, — Вранье! Не должно говорить такое первушнику, но тебе скажу.
— Спасибо за доверие.
Зверь снова пошел в атаку, делая выпады в разные уровни. Прямой в голову, подсечка, следом в корпус и апперкот в подбородок. Он специально замедлял удары, если я не успевал, но все равно все выглядело достаточно быстро.
— Не в доверии дело, — сказал Хакон, — Третья мера боится. Каждый сильный зверь со временем понимает, что, убивая других зверей, он может поднять меру. Поэтому и ввели этот закон.
— Неужели стаи не воюют друг с другом?
— Еще как воюют. Но только под внимательным взглядом приората. Без решения Совета и приора война невозможна, — тут Хакон засмеялся, — Но только кому это мешает тайно резать друг друга?
Откровения главы проливали свет на некоторые вещи, но у меня закралось сомнение.
— Зачем же вы, господин зверь, рассказываете все это мне, обычному первушнику?
— У меня предчувствие, — он недовольно нахмурился и посмотрел наверх, на пару одиноких облачков, — Ты же знаешь, у меня дар. Я могу внушать.
Я кивнул. И пошел в атаку, решив посмотреть, как он отражает удары.
— С тобой все сложнее, — Хакон усмехнулся, мягко подставляя ладони под мои кулаки, — Обычно первушники сразу сгибаются под моим воздействием. Но не ты.
— Что со мной не так?
— Ты выше своей меры, Спика.
— Что?
Я даже остановился, решив, будто мне показалось. Сердце гулко билось, легкая тренировка с Хаконом все равно была для меня серьезной нагрузкой.
— Небо каждому определяет его меру. Слышал такое?
— Да.
— Тебе оно определило его неправильно, — вдруг сказал он, а затем на всякий случай приложил два пальца ко лбу.
Потому что это заявление действительно прозвучало как гром среди ясного неба. Я промолчал, не зная, как реагировать на это. О задании Абсолюта и о своих планах рассказывать я все равно не собирался.
— У тебя же есть путь, Спика?
Я не видел смысла врать зверю, для которого все эмоции были как на ладони.
— Да.
— Я чувствую, что если помогу тебе, то ты поможешь нам. Хильда мне как дочь, и вся эта история с Белыми Волками очень важна для нее.
— Да, ее предок была Белой Волчицей.
— Верно. Но тут не только в этом дело. Хильда имела по крови могла вступить в Совет Стай, этого права у Белых Волков никто не отнимал.
У меня подпрыгнули брови. А вот таких подробностей я не знал.
— Но сейчас с Советом творится что-то непонятное, — недовольно покачал головой зверь, — Заветы предков уже никто не чтит, все законы переврали.
— А как же Небо?
Хакон засмеялся и спросил:
— А если сами оракулы, говорящие с Небом, переврали законы, то как быть?
Я сразу вспомнил Рульфа, который проводил мое посвящение. Одновременно с этим я вспомнил про слова Рычка о том, что сегодня Совет Стаи уже «не тот».
— А что не так с Советом, господин Хакон?
— Там должно быть двенадцать стай. Но их там намного меньше, и как оракулы ведут учет, вообще неясно.
— А Хильда?
— Хотела представлять Белых Волков. Она третий коготь, а Белые из-за родового барьера были заперты на первом.
Я вспомнил, как Рычок прорвал этот барьер, убив ангела. Получалось, мой Волчонок имел все шансы потом вступить в Совет, если бы подрос?
— Но этот Рульф все время твердит ей какую-то чушь нулячью, — продолжал Хакон, — И что крови в ней недостаточно, и что вообще она тринадцатая получается. Ну, не смешно ли?
Я замер, услышав это. Не понял, что она сейчас сказал? Тринадцатая? У меня сразу же заела в голове пластинка: «Вот же дерьмо нулячье!»
Варвар потряс меня за плечо.
— Спика, ты чего?
Тряхнув головой, я ответил, кое-как взяв себя в руки:
— Нет, ничего, господин Хакон.
— Все, как во сне, — сказал зверь и выпрямился.
— В каком сне?