Мера отчаяния

С того самого дня новомодное мероприятие стало вполне терпимым явлением, по крайней мере для тех, у кого были карточки. В первый день в игре участвовали только Брунетти, синьорина Элеттра и еще один комиссар — женщина, только что вернувшаяся из декретного отпуска. Но потом карточки стали появляться на коленях или в блокнотах у всё большего числа участников собрания, и каждую неделю Брунетти с интересом вычислял вновь присоединившихся, находя в этом ничуть не меньшее развлечение, чем в выигрыше. Слова всякий раз были новые, обычно их подбор отражал перемены в лексиконе Патты и в его настроениях: то потуги вице-квесторе на светскость и разглагольствования о «диалоге культур» — этот термин тоже появился на карточке, — то его попытки пользоваться выражениями из неизвестных ему языков — так в арсенале игры возникли «вуду-экономика», «пирамидная схема» и немецкий термин «Wirtschaftlicher Aufschwung» — подъем экономики.

Брунетти пришел в квестуру за полчаса до начала собрания. Когда он появился, ни Руберти, ни Беллини не было на месте: их дежурство окончилось, и совсем другой офицер по его просьбе выдал ему отчет о преступлениях, совершенных за ночь. Он стал просматривать страницы с деланным безразличием: кража в районе Дорсодуро, в доме, хозяева которого уехали в отпуск, драка в баре на Санта-Марта между матросами с турецкого грузового корабля и членами экипажа греческого пассажирского лайнера. Троих увезли на «скорой помощи» в больницу Джустиниано, у одного была сломана рука, но обвинения никому не предъявляли, так как обоим судам предстояло днем отправляться в плавание. Витрину туристического агентства разбили камнем, но никого не арестовали в связи с этим происшествием, свидетелей тоже не нашлось. Кроме того, взломали круглосуточный аппарат для продажи презервативов, расположенный перед аптекой в Каннареджо, — вероятно это сделали при помощи отвертки; по подсчетам владельца аптеки, оттуда украли семнадцать тысяч лир. И шестнадцать упаковок презервативов.

Наконец собрание началось и на этот раз обошлось без сюрпризов. В начале второго часа вице-квесторе Патта заявил, что полиция должна получить доступ к компьютеризированной документации многочисленных некоммерческих организаций города, чтобы убедиться в их непричастности к отмыванию денег. После этих слов синьорина Элеттра сделала чуть заметное движение правой рукой, взглянула через стол на Вьянелло, улыбнулась и очень тихо проговорила:

— Бинго.

— Прошу прощения, синьорина? — Вице-квесторе чувствовал: в последнее время на собраниях что-то происходит и безуспешно пытался понять, что именно.

Она посмотрела на вице-квесторе, улыбнулась еще шире и сказала:

— Динго, вице-квесторе.

— Динго? — переспросил он, глядя на нее поверх очков-половинок, которые надевал во время собраний.

— Организация по защите животных, вице-квесторе, которая расставляет в магазинах ящики для сбора пожертвований бездомным зверушкам. «Динго» — некоммерческая организация. Ею тоже нужно будет заняться.

— В самом деле? — произнес Патта с подозрением, будто ожидал совсем не такого ответа.

— Мне бы не хотелось, чтоб мы про них забыли, — пояснила она.

Тут Патта увлекся перебиранием бумаг, лежавших перед ним, и собрание продолжилось. Брунетти, опираясь подбородком на руку, смотрел, как шестеро сотрудников складывают перед собой небольшие столбики из монет. Лейтенант Скарпа тоже внимательно за ними наблюдал, но карточки, которые они до сих пор старательно загораживали руками, блокнотами и кофейными чашками, исчезли, остались только монеты. Собрание утомительно тянулось еще целых полчаса.

Когда сотрудники, сидевшие в комнате, уже дозрели, чтобы поднять мятеж — а большинство из них было вооружено, — Патта снял очки и устало положил их на бумаги.

— Кто-нибудь хочет еще что-нибудь сказать? — спросил он.

Если среди присутствующих и был желающий высказаться, он воздержался — несомненно, его испугала мысль об оружии, — и собрание закончилось.

Патта ушел в сопровождении Скарпы. Сотрудники подвинули свои столбики монет поближе к синьорине Элеттре. С ловкостью крупье она сгребла их все в карман и встала, давая тем самым понять, что собрание действительно закончено.

Брунетти поднимался по лестнице вместе с ней; он испытывал какое-то странное веселое удовольствие, слушая, как звенят монетки в кармане ее серебристо-серого пиджака.

— Компьютеризированный? — спросил он, пытаясь осознать это слово.

— Компьютерный сленг, — пояснила она.

— Компьютеризированный, — повторил он. — Значит, есть глагол «компьютеризировать»?

— Да, комиссар, полагаю, что так.

— Но ведь его не было, — сказал Брунетти, вспоминая, что совсем недавно у слова «компьютер» вообще не было производных.

— Люди любят придумывать новые слова, комиссар. Особенно американцы.

— Придумывать? Вот так, по собственному желанию? Просто берут — и придумывают?

— Да, комиссар.

— А-а, — выдохнул Брунетти.

На первой лестничной площадке он кивком попрощался с ней, и она отправилась в свой маленький кабинет, располагавшийся в передней части здания, рядом с кабинетом Патты.