Мераб Мамардашвили за 90 минут

Проще всего понять, что такое философия, наблюдая ее в действии. А что такое «философия в действии»? Это тексты человека, для которого философия стала жизнью. Например, тексты Декарта — «с трудом проделанная медитация, внутренним стержнем которой явилось преобразование себя, перерождение, или, как выражались древние: рождение нового человека в теле человека ветхого». Или тексты Канта, на которых лежит «отсвет незнаемого». И если мы попытаемся читать их, как написанное о нас, то, может быть, поймем что-то и в своей жизни, что до этого понять не могли.

Кант и Декарт были любимыми философами Мамардашвили. Две книги — «Картезианские размышления» и «Кантианские вариации» — посвящены именно им. Трудно придумать более несходные биографии: один — вояка, бретер, исколесивший пол-Европы (за 20 лет 30 перемен места жительства), другой — университетский профессор, «кенигс-бергский отшельник», не покидавший родной город больше чем на несколько дней. Какие «переклички» между ними можно обнаружить? Рассказывая о путешествиях Декарта, Мамардашвили вдруг говорит странную фразу: «Декарт не имел биографии». Непонятно. Ладно, когда говорили такое о Канте, всю жизнь безвылазно просидевшем в Кенигсберге. Но Декарт, тот, кажется, мог бы стать героем приключенческого романа. Однако вот так. Истинная жизнь философа проходит в метафизическом измерении, и с этой точки зрения, его «земная» биография не имеет значения. «Весь мир — театр». (В трактате «О страстях», написанном для принцессы Элизабет, Декарт говорит ей: на нас могут обрушиваться разные несчастья, но в нашей власти рассматривать события собственной жизни с точки зрения вечности, «не иначе, как если бы мы так смотрели на них, как смотрят комедии»). И кто-то самозабвенно играет, а кому-то интереснее разгадывать правила игры.

Можно по-разному читать философские тексты. Мамардашвили читал их, как карту сферы сознания. В текстах Декарта и Канта он нашел подтверждение собственным размышлениям. И, воспользовавшись этими текстами как «интеллектуальной материей», вывел ряд постулатов и принципов познания как «сознательного эксперимента». Как попасть в ту «великую точку безразличия», в которой возможно неискаженное восприятие действительности? Что мешает нам быть полностью сознательными, какими экранами сознания отгорожена от нас реальность? «Картезианские размышления» и «Кантианские вариации», по сути — описание техники трансцендирования.

ПУТЬ К СЕБЕ

…Воспроизведение акта жизни в следующий момент времени предполагает труд или работу извлечения порядка. В том числе извлечения смыслов, законов, сущностей, извлечения того, что со мной происходит.
М. Мамардашвили. «Психологическая топология пути»

Хорошо бы понять, как устроен мир, прочитав умную книжку. К сожалению, в соответствии с принципом трансцендентализма, это невозможно. Человек — «медленное» существо, и от знания чего-либо до внезапного понимания: «Так оно и есть!» — может пройти много времени. Человек — «долгое» существо, пробирающееся сквозь заросли чужих представлений к неведомой цели (счастью?), чтобы обнаружить в конце пути — если повезет, — что это был путь к себе. И что любой путь — это путь к себе. И что до себя можно и не дойти.

Этапы процесса понимания самого себя, преодоления ситуации «упрямой и приводящей в замешательство слепоты» описывает в своем «прустовском» цикле Мамардашвили. Основа цикла — анализ романа Пруста «В поисках утраченного времени». Он составил две книги — «Лекции о Прусте» и «Психологическую топологию пути».

«Лекции о Прусте» Мамардашвили посвятил женщине, которую любил и которую не видел к тому времени около 20 лет. «Те, кто знал его в те годы, говорят, что до встречи с Зельмой это был совершенно другой человек. Она сделала из него то, чем он стал. Она придала ему форму», — рассказывала Елена Немировская, жена Юрия Сенокосова. Может быть. По крайней мере, она «организовала» ему встречу с реальностью. «В 1970 году она решила с семьей эмигрировать в Израиль. Попросила Эрика Неизвестного сказать об этом Мерабу, когда она уже уедет. Эрик пришел к Мерабу домой и сказал. Мераб как сидел за столом, так, ничего не сказав, и остался сидеть. Эрик через какое-то время ушел. Потом через несколько часов спохватился, вернулся. Мераб сидит в том же положении, как он его оставил. Так он просидел несколько дней, ни с кем не общаясь».

Тема реальности и не желающей с ней считаться «упрямой слепоты» — стержень не только прустовского цикла: «…Могу признаться, что одним из моих переживаний (из-за которых я, может быть, и стал заниматься философией) было именно это переживание — совершенно непонятной, приводящей меня в растерянность слепоты людей пред тем, что есть» («Психологическая топология пути»).