Мераб Мамардашвили за 90 минут

Отношения со сверстниками не то чтобы не складывались… Трогать его, конечно, боялись (он был довольно сильным, хотя первым в драку не лез), но и своим признать не получалось: «Какой-то странный — другой». В старших классах «странность» стала менее вызывающей: выяснилось, что он бесспорный интеллектуальный лидер. Какое соперничество шло в этом «совершенно обычном классе» обычной тбилисской гимназии! Выясняли, кто самый сильный, самый умный, самый хороший математик, самый сильный физик… (Пошло на пользу, как оказалось: из 36 человек в итоге — 8 медалистов. А потом и 15 кандидатов наук, 6 докторов, 2 академика.) Со всеобщего согласия Мераба признали номером один. Победить в споре его не мог никто. Он знал невообразимое количество фактов из самых невероятных областей. И с 9-го класса был уверен, что станет философом. Даже кличка у него была математически-философская: Функ. Якобы жил когда-то такой австрийский математик-философ. Никто такого не знал, но Мерабу прозвище подходило. Как еще можно было называть человек ка, который собирался стать философом?

УНИВЕРСИТЕТ

…Проблема человеческой судьбы, человеческого предназначения начинает выступать для человека как задача нового рождения в реальном мире, хотя он является своеобразным гостем мира нереального, иного. Возможно ли такое рождение? Можно ли, не забыв своего гражданства неизвестной родины, родиться вторично гражданином уже этого мира? Можно ли существовать, будучи носителем той смутно ощущаемой гармонии, которая сверкнула случайно в зеркальном осколке сознания и превратила столь привычный до этого мир в нечто условное и не само собой разумеющееся?
М. Мамардашвили «Одиночество — моя профессия»

В 1949 году Мераб поступил на философский факультет МГУ. «Я приехал в Москву поступать в Университет в 49-м году, после войны; в это нищее, голодное время Москва была городом напряженным, динамичным, нищим и исключительно интересным. Опасным городом» («Мысль под запретом»).

Страна еще ликовала, переживая Победу, а Сталин уже задумывал новые кампании. Прямиком в лагеря отправлялись вернувшиеся из плена, целые народности поголовно репрессировались и высылались подальше от родных мест. Не осталась без внимания интеллигенция: борьба с низкопоклонством перед Западом и космополитизмом, разгром генетики и эволюционной физиологии, «дело Еврейского антифашистского комитета», «дело врачей», постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград»», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», «Об опере Мурадели «Великая дружба»» и т. д. и т. п. Главным произведением эпохи, наряду с «Кратким курсом истории ВКП(б)», была объявлена «Краткая биография И. В. Сталина». «Широкие слои трудящихся, простые люди не могут начать изучение марксизма-ленинизма с сочинений Ленина и Сталина, — заявлял вождь. — Начнут с биографии. Биография очень серьезное дело, она имеет громадное значение для марксистского просвещения простых людей». Был прав, впрочем.

На философском факультете МГУ тоже было «интересно» — кампания против «безродных космополитов» началась с критики в 47-м учебника академика Александрова «История западно-европейской философии». Факультет оказался в эпицентре идеологических разборок. «Мы действительно были в ситуации, кода «ходили по краю», все время находились на грани фола, на нашем курсе было 4 ареста за первые 3 года», — вспоминал Борис Грушин[1], учившийся на 2 курса раньше Мераба. Георгий Щедровицкий[2] перевелся сюда с физфака в 1949 году и попал из огня да в полымя: «Всем известно знаменитое выражение Гегеля: «Все действительное разумно, все разумное действительно». Так вот, во время учебы на втором, третьем, четвертом курсах я понял, что этот принцип ошибочный, или во всяком случае не распространяется на философский факультет и нашу страну… Вообще, преподаватели факультета старались не вести семинаров, потому что не знали, чем закончится семинар. Каждый доклад, каждое выступление было, фактически, жонглированием на проволоке…» Ведь иномыслящие подлежали физическому уничтожению, а «стукачей» хватало. Недаром в те годы даже сложилась поговорка: «У каждого кустика своя акустика».