— Что, если мне дозволено это знать? — Берия снял пенсне и начал протирать стёкла платком.
— Мы говорили об аресте Мерецкова, — уклонился от прямого ответа вождь. — Почему ты такой грустный?
— Война идёт, и пока наша Красная Армия… — Берия замялся, хотел сказать «терпит поражения», но понял, что вождя эти слова могут рассердить, и сказал мягче:
А наши войска отступают. Надо бы разобраться с генералами: до каких пор они будут драпать? Так, Коба, и Россию можно потерять.
— Может, тебя послать на фронт? — В глазах Сталина мелькнула хитринка.
— У меня есть свой фронт, — обиженно возразил Берия, — и на этом фронте я ещё тебя не подвёл! Те, кого мы арестовали, хотели из тыла ударить по Красной Армии, но мы обезвредили их. Разве это не фронт, Коба?
— Скажи, Лаврентий, допрос Мерецкова дал что-нибудь? — спросил Сталин. — Он враг?
— Пока утверждать этого не могу, — невесело ответил Берия. — Идёт следствие.
— Форсируй это дело, — потребовал вождь.
Берия ушёл, а мысли о Мерецкове — кто он на самом деле и чего стоит — не покинули Сталина. Невольно в памяти всплыл разговор с начальником Генштаба генералом армии Жуковым. На пятый день войны на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополь, где в это время находился Георгий Константинович, позвонил он, Сталин, и сказал, что на Западном фронте сложилась тяжёлая обстановка. Немцы подошли к Минску. Непонятно, что происходит с генералом армии Павловым, неизвестно, где находится маршал Кулик, маршал Шапошников заболел.
— Вы можете немедленно вылететь в Москву? — спросил вождь.
—
Решение было найдено, а спустя некоторое время Жуков доложил о нём Сталину. Тот его одобрил, и на другой день утром Жуков передал приказ Ставки Главного командования начальнику штаба фронта генералу Климовских, о чём проинформировал вождя.
— Вы уверены, что войскам Западного фронта удастся задержать наступление врага? — спросил Сталин, хотя сам в это не верил.
Жуков, как всегда, был прям и от острых вопросов вождя не уходил. Так было и в этот раз.
— Не уверен, товарищ Сталин, — грустно произнёс Георгий Константинович. — Фронт понёс большие потери, его войска дезорганизованы, до сих пор я не могу поговорить с Павловым, не знаю, где он и что с ним.
— Что вы собираетесь делать? — уточнил вождь.
— Хочу переговорить по прямому проводу с генералом Климовских, узнать ситуацию на фронте, как выполняется приказ Ставки.
— Хорошо, идите, но Западный фронт держите на контроле, — распорядился Сталин.
Жуков шагнул к двери, но на полпути остановился.
— Извините, товарищ Сталин, но я хотел бы знать, что с генералом армии Мерецковым? Нарком сказал, что с вашего разрешения его арестовали на второй день войны, когда я был на Юго-Западном фронте с Хрущевым. А генерал он весьма опытный, и таких, как он, нам сейчас очень не хватает.
Жуков увидел в глазах вождя сухой блеск. Казалось, то, о чём он спросил, задело Сталина за живое.
— Что вам всем дался этот Мерецков! — едва не выругался он вгорячах. — Как будто на нём свет клином сошёлся! Вот вы лично можете за него поручиться?
— А в чём его обвиняют?
— В военном заговоре, а может быть, и в предательстве.
— У меня с ним были доверительные отношения, я верил ему, товарищ Сталин, и этого не скрываю. А вот поручиться могу только за себя!..
«Так что же делать с Мерецковым?» — уже в который раз спрашивал себя вождь, но ответа не находил. После долгих раздумий он вызвал к себе Берию.
Тот вошёл в кабинет бодро, с порога произнёс:
— Слушаю, Коба!
— Садись, — Сталин кивнул на стоявшее рядом кресло. Что скажешь нового о Мерецкове?
— У нас появились данные, что сей полководец — активный участник заговора. Он и вам говорил, что Уборевич его многому научил. А вчера мы проводили очную ставку Штерна с Мерецковым. Штерн дал показания о связях Мерецкова с предателями, и Мерецков этого отрицать не стал, хотя поначалу пытался это сделать.
— Его били? — Сталин в упор посмотрел на Берию, и тот увидел в глазах вождя что-то необычное, недоверчивое.