Мерфи

Согласно тому, что он называл «Археем», Мерфи поступал исключительно так, как он хотел, чтобы поступали с ним. Он был, следовательно, огорчен, когда Селия высказала предположение, что он мог бы попытать удачи, занявшись чем-то приносящим более высокое вознаграждение, нежели самосозерцание в процессе нисхождения в славную могилу и обследование звездного свода, и заявила, что не примет выражения муки на его лице в качестве ответа.

— Я на тебя давил? — сказал он. — Нет. Ты на меня давишь? Да. Разве одно тождественно другому? Любимая моя.

— Можешь ты сейчас закруглиться как можно быстрее? — сказал мистер Келли. — Этот Мерфи меня утомляет.

Он умолял ее поверить, что он говорит правду, — он не может зарабатывать. Разве он уже не спустил в таких попытках небольшое состояние? Он умолял ее поверить, что он вечный профессор в отставке. Но это был не просто экономический вопрос. Были метафизические соображения, в их мрачном свете казалось, что настала ночь, в течение которой ни один из Мерфи не может работать. Был ли Иксион, согласно контракту, обязан поддерживать колесо в хорошем рабочем состоянии?[3] Оговаривалось ли условие, что Тантал должен еще и есть соль?[4] Мерфи что-то об этом никогда не слышал.

— Но мы не можем жить дальше вообще без денег, — сказала Селия.

— Промысел промыслит, — сказал Мерфи.

Невозмутимая нерадивость промысла, ничего пока не промыслившего, довела их до такого накала чувств, какого Уэст-Бромптон не видывал со времен выставки на Эрлс-Корт. Говорили они мало. Порой Мерфи пускался было в рассуждения, порой, может, даже доводил их до конца, выводя некое заключение, трудно сказать. Однажды рано утром он, к примеру, сказал: «Наемник спасается бегством, потому что он наемник». Это вот заключение? Или еще: «Что отдаст человек за Селию?» Это заключение?

— Несомненно, это были заключения, — сказал мистер Келли.

Когда денег не стало совсем, а до состряпания очередного счета оставалась еще неделя, Селия заявила: или Мерфи найдет работу, или она от него уходит и возвращается к своей. Мерфи сказал, что работа означает конец их обоих.

— Заключение первое и заключение второе, — сказал мистер Келли.

По возвращении на улицу, Селия пробыла там недолго, — Мерфи написал ей, умоляя вернуться. Она позвонила и сказала, что вернется, если он займется поисками работы. Иначе бесполезно. Он повесил трубку, когда она еще не кончила говорить. Потом опять написал, говоря, что он изголодался и поступит так, как она хочет. Но поскольку у него нет никакой возможности отыскать в себе самом какие бы то ни было резоны для того, чтобы работа приняла вид некой определенной деятельности, не будет ли Селия столь любезна раздобыть набор побудительных стимулов, основанных на единственной системе за пределами его собственной, которой он мало-мальски доверяет, — системе небесных тел. На Беруикском рынке есть свами, который за шесть пенсов составляет по датам рождения великолепные гороскопы. День и год этого злосчастного события ей известны, а время не имеет значения. Наука, переварившая Иакова и Исава, не станет настаивать на точном моменте vagitus[5]. Он бы и сам занялся этим вопросом, не будь дело в том, что у него осталось четыре пенса.

— А теперь я звоню ему, — сказала в заключение Селия, — чтобы сказать, что эта штука уже у меня, а он пытается заткнуть мне глотку.

— Эта штука? — сказал мистер Келли.

— То, что он велел мне достать, — сказала Селия.

— Ты боишься назвать ее? — сказал мистер Келли.

— Это все, — сказала Селия. — Скажи мне теперь, что делать, потому что мне надо идти.

Поднявшись на кровати в третий раз, мистер Келли сказал:

— Приблизься, дитя мое.

Селия села на край кровати, их руки переплелись на покрывале, они молча смотрели друг на друга.

— Ты плачешь, дитя мое, — сказал мистер Келли. Ни единая мелочь не ускользала от его внимания.

— Как может человек, если любит тебя, продолжать в таком духе? — сказала Селия. — Скажи мне, как это возможно.

— Он говорит о тебе то же самое, — сказал мистер Келли.

— Своему занятному старичку, — сказала Селия.

— Прошу прощения, — сказал мистер Келли.

— Не важно, — сказала Селия. — Не тяни — скажи, что мне делать.

— Приблизься, дитя мое, — сказал мистер Келли, несколько выпроставшись из окутывавших его покровов.

— Проклятье, я и так близко, — сказала Селия. — Ты что, хочешь, чтобы я к тебе залезла?

Синий блеск глаз мистера Келли в самой глубине его глазниц неподвижно застыл в одной точке, затем подернулся классической пеленой прорицателя. Он поднял левую руку с еще не просохшими слезами Селии и положил ее распростертой ладонью вниз на макушку своего черепа — это была посылка. Тщетно. Он поднял правую руку и, вытянув указательный палец, уместил его на носу. Потом он вернул обе руки в отправную точку, на покрывало, где они пребывали вместе с руками Селии, глаза его вновь заблестели, и он произнес:

— Расстанься с ним.

Селия сделала движение, собираясь встать. Мистер Келли прижал ее запястья к покрывалу.

— Обруби то, что связывает тебя с этим Мерфи, — сказал он, — пока не поздно.