Мерфи

По контрасту с предрассветной мглой, кромешно черной, сырой и холодной, Мерфи чувствовал, что все в нем горит огнем. Часом ранее должна была сесть луна, солнце не встанет, пока не пройдет еще час. Он поднял лицо и посмотрел на беззвездное небо, отрешенное, терпеливое, т. е. это о небе, а не о лице, которое было только отрешенным. Он снял башмаки и носки и выбросил их. Медленно двинулся прочь по высокой траве среди деревьев, волоча ноги, по направлению к зданию, где помещались медбратья. Он разделся, снимая на ходу одну вещь за другой, совершенно позабыв, что они не принадлежат ему, и выбросил их. Оставшись голым, он лег на кочку в пучках намокшей травы и попытался вызвать образ Селии. Тщетно. Своей матери. Тщетно. Своего отца (ибо он не был незаконнорожденным). Тщетно. То, что у него это не вышло с матерью, дело обычное; обычным же, хотя и менее обычным, было то, что это не выходило с женщиной. Но никогда ранее не случалось, чтобы это не вышло с отцом. Он видел крепко сжатые кулачки и напряженное, поднятое вверх личико младенца на картине «Обрезание» Джованни Беллини, в ожидании прикосновения ножа. Он увидел, как скоблят глазные яблоки, сначала просто какие-то, потом глазные яблоки мистера Эндона. Он опять попытался представить отца, мать, Селию, Уайли, Нири, Купера, мисс Дью, мисс Кэрридж, Нелли, овец, торговцев свечами, даже Бома и К°, даже Бима, даже Тиклпенни и мисс Кунихан, даже мистера Куигли. Он перепробовал это на мужчинах, женщинах, детях и животных, относящихся к другим, еще более скверным историям, чем эта. Все тщетно. Он не мог вызвать в своей голове образа ни одного существа, с которым встречался, будь то животное или человек. Куски тел, пейзажей, руки, глаза, линии и цвета, не вызывавшие ничего в ответ, роились перед ним и исчезали из вида, как будто прокручиваемые вверх на ролике, расположенном на уровне его горла. Опыт подсказывал ему, что это надо остановить как можно быстрее, пока не дошло до идущих дальше витков пленки. Он поднялся и поспешил на чердак, бегом, пока не задохнулся, затем шагом, затем опять бегом и так далее. Втянул лестницу, зажег свечу, укрепленную в собственном оплыве на полу, и привязал себя к креслу со смутным намерением немножко покачаться, а затем, если он почувствует себя получше, одеться и, пока не явилась дневная смена, уйти, оставив Тиклпенни наедине с МУЗЫКОЙ, МУЗЫКОЙ, МУЗЫКОЙ, назад, на Брюэри-роуд, к Селии, серенаде, ноктюрну, albada. Смутным, очень смутным. Он оттолкнулся. Фраза из Сука вплелась в общий ритм. «Сдвиг Луны по фазе на 90° к солнечному диску отрицательно воздействует на Хайлег. Созвездие Гершеля в Водолее останавливает воду». В одной из мертвых точек на траектории кресла он на секунду увидел, как далеко мерцают, ухмыляясь, свеча и обогреватель, в другой раз — открытое слуховое окно с небом без звезд. Понемногу ему становилось лучше, он пробуждался в разуме, в свободе этого света и тьмы, которые не боролись между собой и не сменяли друг друга, не тускнели, не становились светлее, только сливались. Он раскачивался все быстрее и быстрее, интервалы становились короче и короче, мерцание ушло, ухмылка ушла, беззвездье ушло, скоро его тело успокоится. По большей части вещи в подлунном мире двигались все медленнее и медленнее и затем останавливались, кресло раскачивалось быстрее и быстрее и затем останавливалось. Скоро его тело успокоится, скоро он будет свободен.

Газ продолжал поступать из W.C., великолепный газ, хаос высшего качества.

Скоро его тело успокоилось.

12

Предполуденное время, среда, 23 октября. На небе ни облачка.

Купер сидел — сидел! — рядом с водителем, Уайли — между Селией и мисс Кунихан, Нири — на откидном сиденье, положив ноги на второе, спиной к дверце, весьма опасное положение для Нири. Нири считал, что устроился лучше Уайли, потому что он мог видеть лицо Селии, смотревшей в окно. А Уайли считал, что устроился лучше Нири, особенно когда они подъезжали к булыжной мостовой или заворачивали за угол. Лица немного дольше задерживали на себе взгляд Нири, чем взгляд Уайли.

Лицо мисс Кунихан тоже было повернуто к окну, но напрасно, как она могла в нем безошибочно прочесть. Это не особенно ее беспокоило. Они никогда не получат больше, чем получают теперь, хотя она не могла оказать им чести, признав это очень существенным. В действительности они никогда больше не получат и этого малого, которого вскоре будут лишены. Тогда они приползут к ней опять.

Мисс Кунихан могла дурно думать о своих партнерах, прошлых, настоящих и предполагаемых, без ущерба для себя. Без этой способности не должен обходиться ни один молодой человек или женщина, выходящие на арену секса.

Всем, кроме Селии, чьи эмоциональные механизмы казались выключенными, это, похоже, напоминало поездку в машине самого близкого родственника усопшего, так велико было ощущение исхода. Брюэри-роуд и впрямь стала невыносима. Старая, бесконечная цепь любви, терпения, безразличия, антипатии и отвращения.