Мерфи

Сердце Ниери, когда оно находилось не в приостановленном, а в обычном, рабочем состоянии, не только страдало от неразделенных чувств к девице Кунихэн, но еще и кровью обливалось, ибо Ниери пребывал в уверенности, что ее подло бросили. Ниери припомнил, как Мерфи хвастал, что устраивает свои амурные дела по принципам, установленным в «Печальном Пастухе» Флетчера,[61] а те выражения, которые он употреблял, говоря о девице Кунихэн, вполне красноречиво подтверждали, что он не выделял ее среди других как личность, заслуживающую особого к ней отношения. Мерфи ушел из Гимнастической Школы в феврале, приблизительно за месяц до того, как Ниери познакомился с девицей Кунихэн. И с тех пор у Ниери о нем никаких сведений не было, если не считать сообщения о том, что Мерфи видели в Лондоне, в Великий Четверг на Страстной Неделе перед Пасхой под вечер. Он лежал на спине на траве в Гайд-Парке, погруженный в летаргическое оцепенение, из которого его, несмотря ни на какие усилия, вывести не удалось.

Ниери осаждал Кунихэн вниманием и ухаживаниями, посылая ей плоды манго, орхидеи, кубинские сигареты и прочее, и среди этого прочего он подарил ей экземпляр своего трактата «Учение о Пределе» с дарственной надписью, сделанной страстным росчерком пера. Она никаким особым образом не реагировала на эти подарки, но и не отсылала их, и это обстоятельство позволяло Ниери питать некоторые надежды на будущее. Наконец она назначила ему предполуденное свидание у гробницы преподобного Праута, что на кладбище Шэндон, единственное известное ей место в Корке, в котором наиболее благоприятным образом сочетались свежий воздух, возможность уединиться и невозможность подвергнуться нападению.

Ниери прибыл на место свидания с букетом особо изысканных орхидей, которые она, опоздав на два часа, снисходительно приняла и положила на могильную плиту. Затем она сделала заявление, смысл которого сводился к тому, что она пришла лишь для того, чтобы избавить несчастного страдальца Ниери от каких бы то ни было матримониальных и прочих надежд, связанных с ее особой, которые Ниери еще мог питать.

Кунихэн заявила также, что она уготована для Мерфи, который все оставил для того, чтобы иметь возможность устроить для своей принцессы, то есть для нее, Кунихэн, в каком-нибудь не столь запущенном местечке на земном шаре обиталище, достойное ее, и как только он это сделает, прилетит к ней на крыльях любви и заберет ее с собой. Она рассказала, что не получала от него никаких известий с момента его отбытия и поэтому достоверно не знает, где он находится и чем занимается, но это обстоятельство ее не беспокоит, ибо перед отъездом он пояснил ей, что для него заниматься устройством достойного обиталища и любовью одновременно, пусть даже и через посредство писем, никак не возможно, и поэтому он ей писать не будет и подаст о себе знать лишь тогда, когда сможет доложить об успешном окончании своих дел. Далее она сказала, что не хочет причинять Ниери ненужную боль описанием глубины ее чувств по отношению к Мерфи и что уже сказано предостаточно и совершенно ясно относительно того, что она не потерпит дальнейших ухаживаний со стороны Ниери; если он не проявит достаточного джентльменства и сам по доброй воле не прекратит досаждать ей, она вынуждена будет прибегнуть к помощи закона для обуздания его…

Тут Ниери умолк и драматическим жестом закрыл лицо руками.

– Мой бедный друг, – посочувствовал Вайли.

Ниери снял руки с лица и положил их на мраморную крышку столика прямо перед Вайли, который схватил их в бурном порыве сострадания и стал мять, словно массируя и поглаживая. Ниери закрыл глаза. Увы, это не остановило слезу. Веки человека не слезонепроницаемы (к счастью для человеческих глаз). Перед лицом такой печали Вайли и сам чувствовал себя очищенным в еще большей степени, чем после второго своего причастия.

– Не говори мне больше ничего, – взмолился он, – если твой рассказ причиняет тебе такую боль.

– Чтобы душу облегчить, найди с кем горе разделить, – припомнил или придумал Ниери поговорку.

Когда твою руку сжимают, чтобы этим продемонстрировать сострадание, высвободить ее так, чтобы сострадающий не обиделся, дело настолько сложное, что Ниери на него не отважился и прибегнул к хитрости: он попросил сигарету. Более того, он пошел еще на одну жертву и позволил, чтобы ему снова наполнили чашку. И руки его получили свободу.

Девица Кунихэн, продолжил рассказ Ниери, сделав свое заявление, собралась уходить, а Ниери опустился сначала на одно колено, а потом на оба и стал молить выслушать его таким голосом, что она застыла на месте.