Мэри Бартон

– Я же сказала тебе, что не могу. Не могу я снова стать порядочной женщиной, как бы я этого ни хотела. Я только опозорю всех вас. Если уж хочешь знать все до конца, – продолжала она, видя, что он собирается настаивать, – я пью. Такие, как я, все пьют – иначе не выдержишь. Только это и спасает от самоубийства. Если бы мы не пили, мы бы не вынесли воспоминаний о том, кем мы были, в сравнении с тем, кем стали. Я могу голодать и ночевать на улице, но жить без водки не могу. Ты не знаешь, какие страшные ночи я провела в тюрьме, когда все во мне горело без нее, – сказала Эстер и, вздрогнув, испуганно оглянулась, словно боясь увидеть подле себя призрак. – До того страшно смотреть на них, – возбужденно зашептала она. – Всю ночь напролет они бродят вокруг моей постели. Мама с маленькой Энни на руках (не пойму только, как они нашли друг друга) и Мэри, и все смотрят на меня грустными строгими глазами. Ах, Джем, это так ужасно! И они никогда не останавливаются, а проходят за изголовьем, и я все время чувствую на себе их взгляд. И даже если я закроюсь с головой, я все равно вижу их, а главное, – с испугом, свистящим шепотом добавила она, – они видят меня. Не говори мне, что надо перемениться, начать новую жизнь: не могу я жить без водки. Я и сегодня не смогу обойтись без нее: я боюсь.

Охваченный глубокой жалостью, Джем молчал. Неужели он ничем не в силах ей помочь? А она снова заговорила – уже менее возбужденно, но по-прежнему с глубоким волнением:

– Тебе жаль меня! Я это чувствую, хотя ты ничего не говоришь. Но ты ничем не можешь мне помочь. На меня надо махнуть рукой. А вот Мэри ты еще можешь спасти. И должен спасти. Вся ее вина пока в том, что она полюбила человека, который ей не ровня. Джем, ты спасешь ее?

Всем сердцем и душой (хоть выразил он это в нескольких скупых словах) Джем обещал, что сделает все на свете, чтобы спасти Мэри от падения. Эстер благословила его и простилась с ним.

– Постой-ка, – сказал он, когда она уже собралась уходить. – Может, мне понадобится еще раз поговорить с тобой. Я должен знать, где тебя найти. Где ты живешь?

Она рассмеялась каким-то странным смехом.

– И ты думаешь, что у человека, который опустился так низко, как я, есть дом? Дом есть у порядочных, хороших людей. А у нас его нет. Если я тебе понадоблюсь, приходи вечером и поищи меня на углах соседних улиц. И чем ночь будет холоднее, злее, ветренее, тем скорее ты меня найдешь. В такую пору, – жалобно добавила она, – уж больно холодно спать в подъездах да на ступеньках и мочи нет, как хочется выпить.

Она быстро повернулась и пошла своим путем, а Джем – своим. Но не успел он дойти и до конца улицы, как в нем, несмотря на душившую его ревность, заговорила совесть. Он ведь не все сделал, чтобы спасти Эстер. Еще одно усилие, и, быть может, она пошла бы с ним. Ради того, чтобы она уступила, можно было бы сделать и двадцать усилий. Он повернул было назад, но она уже исчезла. Раздираемый нахлынувшими на него чувствами, он на какое-то время перестал терзаться. Но не раз потом горько сожалел о том, что не выполнил своего долга, не постарался как следует ради доброго дела.

Теперь – скорее бы добраться до дому и остаться одному. Мэри любит другого! Как это вынести? Он тяжело пережил ее отказ, но сейчас это горе казалось ему пустяком в сравнении с тем, что он узнал. Вспомнив об этом, он порадовался, что не уступил искушению и не стал пытать судьбу не только разговором с Мэри, но даже встречей, ибо поведение ее яснее слов сказало бы ему, что ее нежные улыбки, изящные движения, милое кокетство будут радовать взор и сердце другого. И самое нелепое, что, несмотря на это, он должен жить; и не простожить, а долго жить без Мэри (он знал, что люди живут долго, даже если душу их терзает вечное горе), – жить, сознавая, что она принадлежит другому! Но не надо думать об этом – он будет терзать себя этой пыткой потом, когда останется один в своей комнате, среди мертвой тишины ночи. А сейчас он должен войти к себе в дом.