Мэри и великан

Она сидела на скамейке со своим сыном, такая юная и свежая. На ней была свободная белая блузка и туфли на низком каблуке. Ее по-прежнему короткие каштановые волосы кудрявились над ушами и спадали челкой на лоб. Большие медные кольца сережек сверкали на солнце. Из туфель торчали худые, бледные голые щиколотки. Она достала из кармана сигареты и закурила.

Был тихий, спокойный день. По небу кружила чайка. Время от времени она кричала, издавая звук, с которым сухая веревка ударяется о дерево. На тропинке появилась благожелательная дама средних лет в черном плаще и села на скамейку напротив Мэри Энн.

Мэри Энн взяла книжку в бумажном переплете, которую ей дал почитать Пол, посмотрела на обложку, повертела — и убрала обратно. Читать не хотелось, вообще ничего не хотелось; ей было хорошо просто сидеть. Было три часа дня, и через час должен был появиться Пол. Она встретит его здесь; она любила встречать его в парке.

Сидящая напротив благожелательная дама средних лет наклонилась к ним и с улыбкой произнесла:

— Какой здоровячок.

Мэри Энн приподняла ребенка.

— Это мой сын.

— А как его зовут?

— Пол. Ему одиннадцать месяцев.

— Какое красивое имя, — сказала благожелательная дама средних лет; она помахала ребенку и стала строить ему рожицы.

— Его зовут так же, как отца, — сказала Мэри Энн и, глянув вниз, поправила на сыне хлопковый нагрудник, — вообще-то у меня семеро, это младший, а старшему — тринадцать лет.

— Боже милостивый, — поразилась благожелательная дама средних лет.

— Шучу, — отозвалась Мэри Энн.

Но когда-нибудь так оно и будет; у нее будет полон дом сыновей — больших сыновей, сильных и шумных.

— Он еще не говорит. Но любит слушать музыку. Его отец — музыкант.

Благожелательная дама средних лет глубокомысленно закивала.

— Днем его отец учится, а по вечерам играет на пианино в клубе «Престо» на Юнион-стрит. Би-боп. У них в ансамбле пять человек.

— Музыка, — сказала благожелательная дама. — Я уже много лет — с самой войны, наверное — не слушала музыки, которая могла бы сравниться с Рихардом Таубером[44].

— Ну, это старье, — сказал Мэри Энн, играя детской ручонкой. — Правда, Пол?

— А Жанетт Макдональд, — ностальгировала благожелательная дама средних лет, — никогда не забуду, как они с Нельсоном Эдди играли в «Мае»[45]. Какой был замечательный фильм. Я в конце даже плакала; я и сейчас плачу, когда о нем вспоминаю.

— Идите, поплачьте в другом месте, — сказала Мэри Энн, подбрасывая сына на коленке.

Благожелательная дама средних лет взяла сумочку и удалилась. Мэри Энн улыбнулась сыну, и тот заклокотал, пуская пузыри.

Жилые дома над парком отражали лучи послеполуденного солнца.

Темные точки машин ползли по узким улицам в горку. У ног Мэри Энн прохаживался и что-то клевал голубь.

— Видишь птичку? — тихонько спросила сына Мэри Энн. — Симпатичный голубь. Ужин на одного. Пирожка с голубятиной не желаешь? Иди сюда, голубок. Покорми бедных.

Она спугнула голубя носком. Он ухлопал и приземлился поодаль, но почти сразу вернулся, бессмысленно кружа на месте. Мэри Энн гадала, что же съедобного он там нашел и о чем думал. Интересно, а где он живет? Кто о нем заботится, и заботится ли кто-нибудь?

— Ты девочка, — спросила она голубя, — или мальчик?

Она сидела в парке на скамейке, прижимая к себе сына, и разглядывала голубей, стариков, детей. Она была очень счастлива. Она смотрела, как люди появляются и проходят мимо; как листья опадают с осенних деревьев; как блестит влажная трава. Весь жизненный круговорот проходил перед нею: она видела, как младенцы вырастают, потом становятся согбенными мужичками, читающими газеты, а затем снова пробуждаются для новой жизни на руках у женщин. А они с сыном оставались невредимыми; этот бесконечный цикл рождения и распада не был над ними властен. Они были в безопасности. Она видела, как солнце садится и снова восходит, и ее это не пугало.

И откуда ей только явился такой покой, гадала она. Он пришел вместе с ребенком; но откуда взялся ребенок? Она не до конца его понимала. Он был для нее загадкой — частью ее самой, и в то же время ее мужем; и все это она крепко держала в руках. Возможно, он прилетел к ней по ветру. Теплый весенний ветер овеял ее и одарил этим; наполнил ее бесконечной жизнью. А пустоту унес прочь.

Мэри Энн и ее сын смотрели, как мир меняется вокруг них, и видели все, что когда-либо произошло и произойдет. А потом они встали и пошли в конец парка. Там они стали ждать, потому что пришло время.

По Коламбус-стрит спешили прохожие, и Мэри Энн приставила ладонь козырьком, чтобы посмотреть, не идет ли он. Она держала ребенка на плече, и люди обходили ее с обеих сторон. И вот она увидела его сухопарую фигуру; он шел танцующей походкой — руки в карманах, куртка распахнута, длинные волосы растрепаны.

— Вот и он, — сказала она сыну. — Ты не туда смотришь, — она повернула его, чтоб он увидел. — Видишь?

— Отлично выглядишь, — подойдя, робко сказал Пол Нитц.

— А ты нет; ты выглядишь, как бродяга, — она поцеловала его, — пойдем есть. Ты купил чего-нибудь?

— Купим по дороге домой, — ответил он.

— А деньги у тебя есть?