Мэри, или Танцы на лезвии

Я действительно не боялась ни морга, ни покойников, уяснив за годы жизни с Костей, что бояться нужно живых, а мертвые ничем и никому не опасны. Единственное, что меня напрягло, так это что Макс привязал мне на ногу эту самую клеенку, на которой значились мои имя-фамилия, возраст и дата «смерти». Да еще пришлось укрыться с головой простыней и сложить руки на груди. Было очень холодно, и мне огромных трудов стоило не трястись и ничем не выдать себя.

Они привезли меня в еще более холодное помещение, и Макс отпустил девушку. Когда стук ее каблучков стих, Максим сбросил простыню с моего лица, укутал меня двумя одеялами, которые, видимо, принес раньше, и легко поцеловал в щеку:

– Все, Машенька, я пойду... Ты спи, не бойся, я секционную на ключ запру, сюда никто не войдет.

– Я не боюсь.

Я осталась одна в холодном полутемном помещении на каталке меж двух металлических столов. Свет пробивался только через зарешеченные и занавешенные до половины окна. Дело шло к ночи – горели фонари, падал снег, искрясь в их свете. Новый год...

Хорошее место для встречи, но не мне выбирать. Хорошо, если расчет Макса оправдается – а если нет? Я так и пролежу тут все праздники? Изумительная перспектива...

Пару раз я засыпала и просыпалась, разбуженная мерным скрипом каталочных колес – видимо, даже в праздники люди умирают, заставляя персонал отрываться от хлопот и везти трупы сюда, в морг. Жизнь...

Я почему-то вспомнила, как мы отмечали Новый год, когда я была совсем маленькой, мама еще была жива и папа совсем не пил. Мы вместе наряжали огромную, под потолок, живую елку, мама готовила салаты и свое фирменное жаркое, а я помогала расставлять тарелки и стаканы. Мы встречали праздник всегда втроем, дома, – считалось, что в эту ночь нужно быть всем вместе, семьей. После боя курантов открывали заботливо сложенные под елкой подарки. Я как-то с самого детства не верила в Деда Мороза, поэтому родители и не выдумывали сказок. Запах мандаринов до сих пор вызывает у меня пощипывание в носу и желание плакать – именно с ними ассоциируется Новый год. И то, что сейчас их можно купить в любое время года, обесценило ощущение праздника у современных детей – ну, мне так кажется. Интересно, у Макса есть дети? Я даже не знаю, женат ли он...

Наверное, женат – такой видный мужчина не может остаться один. Вряд ли он до сих пор страдает по мне, столько лет прошло. Спрошу при случае.

Макс пришел за мной, когда я совершенно замерзла. Два тонких больничных одеяла не спасали, у меня зуб на зуб не попадал.

– Замерзла, Машенька? – Нестеров взял мою руку и поднес к губам, согревая дыханием. – Все закончилось. Тут только что был твой муж, и я сказал ему, что ты умерла.

– И он... поверил?

– Он устроил истерику в коридоре, на колени упал, рыдал, кричал. Еле уволокли. – Брезгливо поморщившись, Макс растирал мои руки, дышал на них. – Сейчас повезу тебя к себе, надо только одежду сюда принести и машину подогнать ближе ко входу.

– Макс... – решилась я. – А... семья?

– У меня нет больше семьи, – просто ответил Нестеров. – Сын… Но мы не видимся. Захочешь – потом расскажу.

Он сам одел меня, завернул загипсованные ноги в одеяло и на руках вынес из больницы. Машина у него оказалась огромная – под стать самому Максиму, серебристый «Лендкрузер», хоть и не новый. Уложив меня на заднее сиденье, Макс сел за руль, и через несколько минут мы были у него дома.

Пока я приходила в себя на диване в большой комнате, Макс накрыл на стол, достал шампанское и фужеры:

– Вот и Новый год встретим... Тебе пить нельзя, но ты просто в руке подержи.

Мы слегка соприкоснулись фужерами под бой курантов, Макс выпил шампанское, а я отставила фужер на столик, даже не понюхав.

– Максим... спасибо тебе за все. Пусть у тебя в новом году все сложится удачно.

– Я надеюсь. Ко мне спустился такой ангел – разве может быть плохо?

– Не говори глупостей... нашел ангела. Макс... курить очень хочется... – Я просительно посмотрела на Нестерова, и тот, покачав головой, принес из кухни свою пачку:

– Извини, я не успел купить тонких, просто из головы вылетело...

Я только рукой махнула – в бытность мою затворницей в Цюрихе мне порой приходилось таскать из пачки Алекса крепкий «Парламент», так что это меня не пугало. Выкурив сигарету и ощутив, как закружилась голова, я откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Максим... я могу попросить тебя?

– О чем?

– Ты не мог бы позвонить одному человеку?

– Какому?

– Моей подруге.

– Ты обзавелась подругой? – В голосе послышалось удивление. У меня всегда было полно приятельниц, но никогда не было подруг – возможно, потому, что в танцах соперницы, а на остальное времени у меня не было.

– А ты не помнишь?

– Это что же – как ее там... Лелька?

Я уже и забыла, как звала Марго этим именем. Она перестала быть для меня Лелькой в тот момент, когда мы разошлись с Максимом, и с тех пор всегда была только Марго.

– Да. Но ее, вообще-то, Марго зовут. Маргарита. Так позвонишь?

– Зачем?

– Я хочу попросить ее забрать меня отсюда, если согласится.