Мэри Келли

Тяжело? Что вы, оказалось наоборот, удивительно легко это сделать. Я не считаю это убийством, я считаю это освобождением. Я освободил Марию от Мэри Келли. И вот еще что хочу добавить: мне кажется, хотя и не уверен, но мне показалось, что она тоже именно так это и поняла. Для нее не существовало уже другого выхода, понимаете? Та уродливая физическая оболочка, в которую ее загнали, стала пленом, клеткой, а я… Я пришел, чтобы разорвать ржавые прутья и отпустить ее на свободу. Да, я использовал те накопления, которые у меня были, чтобы приобрести нож и купить у дилера большую дозу той дряни, которой пичкала себя Мэри. Остатков хватило на то, чтобы заплатить ее сутенеру. Потом я привел Машу к себе домой, она приняла наркотик… Я не хотел, чтобы ей было очень больно, хотя и понимал, что в любом случае страдать будет не моя прекрасная Мария, а грязное ничтожество Мэри Келли. Думаю, она тоже в какой-то момент это поняла. Потому что, когда я достал нож… Я сказал:

«Здравствуй, Маша».

И вот тогда мне показалось, что на мгновение ее глаза прояснились. Она узнала меня! И ей не было страшно, вовсе не было, клянусь в том, чем угодно клянусь. Ведь она могла уже не помнить всех тех, с кем когда-то курила или перебрасывалась парой слов на той скамейке во дворике рядом со школой. Но, наверное, вспоминала иногда тех, кто ее любил — в то еще детское время и кто глядел на нее именно так, как дети глядят на божий мир, когда видят самую красоту вещей и людей.

Она слегка улыбнулась в то мгновение — той самой улыбкой — и хотела меня поправить, хотела сказать, что ее зовут уже не «Маша».

«Умри, Мэри Келли», — сказал я.

И вы ни за что не поверите, но это чистая правда. В ответ она лишь кивнула мне и прошептала с той самой едва заметной хрипотцой, прошептала слова, которые я запомню на всю свою жизнь. Не потому, что это было последнее, что произнесла Мария Крылова. А потому, что сама Мэри Келли сказала это и тем самым дала мне понять, что я все делаю правильно. Она прошептала: «Не забудь самое главное сделать».

И я не забыл.

Ее душа сейчас уже на небесах, ее останки в могиле, ее сердце у меня в комнате, в правом дальнем углу под шестнадцатой половицей. Там, где иконы. Не могли бы вы принести его сюда?

Мне его не хватает…