Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы

— Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, — сказал Джон громко.

— Прости, но это невозможно, — ответил один луч. — Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.

Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.

— Какие вы нежные и тёплые. Я так вас люблю, — сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.

— Милая девочка, — ответили лучи и стали гладить её щёчки. — Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? — видно, им приятно, когда их любят.

— Очень! — вздохнула с наслаждением Барбара.

— Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме № 17 по Вишнёвой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, — проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.

— Нет, как вам это нравится! — быстро обернулась Мэри Поппинс. — Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орёшь. Ты своим гамом мёртвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.

Скворец склонил голову набок и глянул на неё одним глазом сверху оконной рамы.

— Ну и что? — ответил он. — У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.

— Бедный язык, — съязвил Джон.

— А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, — Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. — И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?

— Но я же не болтал языком, — смутился Джон. — У меня животик болел.

— Знаем, как болел! — Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

— Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?

Барбара села, держась за кроватку.

— Вот тебе половинка овсяного печенья, — протянула она в кулачке угощенье.

Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.

— А где твоё спасибо? — укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. — А спасибо где? — громче повторила Мэри Поппинс.

— Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. — И он склюнул последнюю крошку.

В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.

— Что с тобой? Зачем это? — засмеялась Барбара. — Сейчас тобой никто не любуется.

— Знаю, — ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, — но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тётушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила — я и птенчик, и умничка, и золотце — словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? — Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тётушку Флосси.

— Мои штучки ей тоже нравятся, — без тени хвастовства заметила Барбара. — Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне — ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймёшь. Говорят одно — делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?

— Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они всё-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовёшь.

— Да, — согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.

— Например, они никогда не понимают, о чём мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.

— И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: «Ах, как поёт скворец — ти-ви, ти-ви!» Да разве скворец поёт? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать…

— А они раньше и понимали, — вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.

— Что? — воскликнули близнецы. — Понимали язык скворца и ветра?

— Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звёзд.

— Но как они могли разучиться? — Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.

— Ты хочешь знать? — проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.

— Выросли и забыли, — объяснила Мэри Поппинс. — Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.

— Глупая причина, — сказал Джон, сердито на неё глядя.

— Может, и глупая, но это факт, — Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.

— А Джейн с Майклом и правда глупые, — продолжал Джон. — Вот я вырасту и ни за что не забуду.

— И я тоже, — Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.

— Забудете, — отрезала Мэри Поппинс.

Близнецы сели в постельках и уставились на неё.