Выйдя через переднюю дверь в весенний вечер, он увидел их. Отцовские розы еще не распустились, потому что зима была бесконечной, но они образовали над аркой зеленую крышу. Они оба сидели на каменной скамье, которой не было здесь, когда Сильвестр уезжал. У их ног стоял фонарь, заменяя собой свет угасающего дня. Они склонили головы над книгой, про которую на Рождество Фенелла сказала Энтони: «Она у меня вот уже три года, а мы прочли всего несколько страниц. Я забываю итальянский. Не дари мне новой книги, подари мне время».
Очевидно, Энтони принял ее пожелание близко к сердцу. Может быть, сэкономил время на стрижке, поскольку его черная шевелюра отросла достаточно, чтобы спадать вперед и касаться пепельно-русых волос Фенеллы. Есть ли в мире что-то, что может ярче выражать любовь и исключительность, чем это смешение волос? Сердце Сильвестра вдруг подпрыгнуло. Только прыжок получился немаленький и сердце никак не хотело успокаиваться. Ему пришлось прижать обе руки к груди, поскольку он ужасно испугался, что сердце вот-вот разорвет ему ребра.
Энтони склонился еще ниже над страницей и прочел своим звонким, отточенным голосом, который словно был создан для итальянского:
Сильвестровы знания итальянского давным-давно погибли, но это место из «Божественной комедии» он помнил прекрасно: среди адских грешников Данте встречает молодую дворянку Франческу да Римини, и судьба прелюбодейки — единственное, что трогает его до глубины души. Та Франческа была замужем за Гвидо Малатестой, но пока супруг занимался делами, ей составлял компанию его брат Паоло. И Паоло же сидел с Франческой в саду и читал.
Фенелла тоже склонилась над страницей, коснулась мягкими волосами волос своего возлюбленного и принялась старательно переводить:
Энтони поднял голову и несколько раз поцеловал ее в темечко, а затем принялся читать дальше:
Фенелла поцеловала его в уголок губ, и сердце Сильвестра сжалось.
Энтони взял Фенеллу за руки и поцеловал ее ладони. Сильвестру столько раз хотелось увидеть их в таком единении. Столько раз мысль о том, что он увидит их такими и сможет обнять одновременно, утешала его. Но теперь он застыл. Энтони, обычно обладавший таким острым слухом, не заметил его, а Фенелла, казалось, тонула в глазах своего возлюбленного, который прочел еще несколько терций. Фенелла не справлялась с переводом и рвала на себе волосы, а Энтони смеялся, крепко держал ее за руку, отбрасывал назад непослушные пряди. Продолжая гладить ее, он объяснял ей, что читали в том саду Франческа и Паоло и что было потом: Ланселот поцеловал Гвиневру и, вместо того чтобы читать дальше, Паоло поцеловал дрожащие губы Франчески.
— Я когда-то так плакала о них обоих, — негромко сказала Фенелла. — О Ланселоте и Гвиневре, о бедном короле Артуре и о Камелоте, который пал.
— Сильвестр тоже, — ответил Энтони, и сердце Сильвестра снова совершило болезненный скачок.
— Я знаю. Он говорит, что мы, люди эпохи Ренессанса, имеем право плакать друг о друге, а еще о тех, которых не было.
— Но должны же быть еще и такие люди эпохи Ренессанса, которые слишком трусливы, чтобы плакать.
Она погладила его плечо.
— Ты не слишком труслив, чтобы тебе нравилась Франческа.
— Она даже черту понравилась бы, правда? Данте плачет о ней. Что скажешь, хочешь перевести еще эти две строчки?
— Что значит «Galeotto»? — спросила Фенелла.
— Спроси у Сильвестра, — я знаю только, что слово «Galeotto» означает сводник, это один из рыцарей из любимого романа Сильвестра, друг Ланселота, который помогает ему остаться наедине с Гвиневрой.
— Галеот, — догадалась Фенелла.
Энтони склонил голову.
— Как у такого простого парня, как я, появились два таких ученых друга?
Ее улыбка была нежной. Ни у одной придворной дамы не было такой чудесной улыбки.
— Ты нам нужен, потому что лучше говоришь по-итальянски.
Он нахмурил брови.
— Довольно ли этого, Фенхель?
Она легонько хлопнула его по губам, словно юная влюбленная девушка.
— Хватит напрашиваться на комплименты! Ты и так получаешь их слишком много. — И она склонилась над книгой.