«Меридиан» и другие пьесы

Пронзительный гудок электропоезда. Т о м а ш  открывает дверь в квартиру, входит, снимает фуражку железнодорожника и форменный пиджак, распахивает окно и проверяет по часам, вовремя ли прошел экспресс «Меридиан». Экспресс промчался точно по расписанию, Томаш убеждается в этом, глядя на часы, которые он держит на ладони, но его рано постаревшее лицо сохраняет прежнее озабоченное выражение. Что-то — может быть, усталость, а может, нездоровье — заставляет Томаша отойти от раскрытого окна и сесть на заваленную многочисленными подушечками тахту. Томаш пытается расстегнуть пуговицы на пропотевшей рубашке, но пальцы его не слушаются, он ложится. Тишину нарушают лишь детские голоса, доносящиеся откуда-то из глубины двора, да гудение лифта. Слышно, как он останавливается. Хлопает дверь.

Явление второе

Томаш и  Э в а

Э в а (входит с полными авоськами). Ты уже дома? Что так рано? Господи, ну и жарища сегодня. Я думала, меня удар хватит за этой кассой, но нашему заву хоть кол на голове теши — делает вид, что ничего не слышит, а я ведь с мая прошу, чтобы поставили вентиляторы. Такой магазин — и без вентиляторов. А нашему заву наплевать! Когда ему жарко, он к себе на склад забирается, а ученицы еще и пивко ему открывают… Больно его интересует какая-то кассирша. Пусть себе вкалывает восемь часов на солнцепеке. Ему — хоть бы хны… Да… погляди-ка, Томаш. (Достает из сетки бутылку.) Мы получили новый чай, в бутылках. (Она еще не обратила внимания, что муж плохо себя чувствует.) Представляешь, расхватали за полчаса. Говорят, в нем нет этого, ну, как его… в общем, того, что в кофе называется кофеин, а в чае — как-то иначе. И кто-то придумал, будто этот чай помогает от рака. За полчаса триста бутылок как корова языком слизнула. Господи, скажи людям, что динамит — средство от старости, так ведь и его раскупят. А Илья прошлый раз говорил, что в Братиславе этот чай уже давно продается, им все магазины завалены, и никто на него даже не смотрит… Томаш! Что же там с нашим мальчиком? Он ведь давно не приезжал и даже не пишет. Господи! У меня дурное предчувствие. Может, съездим к нему? Завтра после обеда? Или в воскресенье? (Эва только сейчас заметила, что муж ей не отвечает. Она подходит к тахте и склоняется над Томашем.) Томаш! Боже мой! Что с тобой?

Т о м а ш. Открой окно.

Э в а. Ведь оно же открыто!

Т о м а ш. Душно.

Э в а. Душно?

Т о м а ш. Ужасно.

Э в а. Что с тобой? Что у тебя болит? Ты побледнел… И руки холодные — в такую жару!

Т о м а ш. Ты не принесла каких-нибудь таблеток?

Э в а. Каких? Что ты говоришь?

Т о м а ш. Мне бы…

Э в а. Что? Вызвать неотложку?

Т о м а ш. Не надо.

Э в а. Как это не надо. (Бросается к телефону, снимает трубку, но гудка нет.) Господи! Надо же было ему сломаться именно сейчас.

Т о м а ш. Может, у тебя есть что-нибудь?

Э в а. Господи, да что?

Т о м а ш. Какая-нибудь таблетка…

Э в а. Погоди… Ведь у нас в доме живет доктор, я сбегаю позову его.

Т о м а ш. Нет! Только не его!

Э в а. А кого же?

Т о м а ш. Никого. Не надо.

Э в а. Нет, надо, ты же весь дрожишь. Боже мой, лежи и ни в коем случае не двигайся! Я сейчас же вернусь… (Выбегает из квартиры.)