Из вывода о том, что при следовании на восток выигрываются сутки, а при следовании на запад — теряются, проистекает ошибка, сохранявшаяся в течение длительного времени. Первые мореплаватели навязали — причем совершенно неосознанно — свой календарь новым землям. Как правило, дни отсчитывали в зависимости от того, в каком направлении следовали первооткрыватели — в восточном или западном. Европейцы, достигая этих неизвестных стран, заселенных туземцами, которых не слишком беспокоило, по каким дням и числам они поедают себе подобных, — европейцы, повторяю, вводили свой календарь, так и оставшийся там навсегда. Так на протяжении столетий в Кантоне[2] точкой отсчета был приезд Марко Поло, а на Филиппинах — прибытие Магеллана.
Однако ошибка в согласовании дат должна была создавать проблемы в торговой практике. Поэтому лет двадцать назад (точнее сказать не могу, но это может сделать наш уважаемый коллега господин адмирал из Парижа) в Маниле окончательно решили установить европейский календарь, урегулировавший ситуацию и ставший, так сказать, официальным.
Добавлю, что меридиан, с помощью которого регулируют счет времени, на практике существует уже давно. Это сто восьмидесятый, считая от нулевого; именно по нему устанавливают судовые хронометры; в качестве нулевого же для английских судов принят меридиан Гринвича, для французских — Парижа, для кораблей Соединенных Штатов Америки — Вашингтона.
В результате возникают ситуации, описанные в английском журнале «Природа», куда я в 1872 г. переправил вопрос, сформулированный двумя упомянутыми инженерами:
На вопрос мистера Пирсона, опубликованный в номере от 17 апреля (28 жерминаля. —
Приведенная цитата, господа, может внушить вам предвзятое мнение о возможном решении нашей проблемы. После обсуждения вопроса с практической стороны я осветил его также с исторической точки зрения, но научен ли полученный результат? Нет, хотя о таком решении упоминается в письме г-на Фараге.
Теперь, чтобы окончательно ответить на этот вопрос, позвольте мне, господа, процитировать письмо, направленное лично мне одним из крупнейших наших математиков, г-ном Ж. Бертраном[5] из Института:[6]