Меридон, или Сны о другой жизни

— Спасибо тебе, дорогая, — сердечно поблагодарил он. — Этим я смогу расплатиться с самыми неотложными долгами. В следующем месяце я получу свои деньги, да и фортуна должна мне улыбнуться. Я чувствую это. Кроме того, мы ведь скоро поженимся, и я получу все свои деньги, а не это жалкое содержание.

— А почему ты не попросишь леди Кларенс давать тебе больше денег?

Пери уже шел к двери, но остановился и послал мне оттуда одну из своих очаровательных полуулыбок.

— А ей нравится, когда я в долгах. Тогда она может заставить меня делать то, что она захочет.

Мне все стало ясно.

— Ладно, тогда береги деньги, иначе я заставлю тебя делать то, что я захочу.

— Но ты же ничего от меня не хочешь, разве только увезти из Лондона? Пожалуйста, только прикажи.

Я хотела ответить, но тут послышался стук во входную дверь.

— Это за мной! — воскликнула я, хватая со стола перчатки. — Я должна бежать, Пери! Я еду кататься в парк с леди Джейн Уитли.

Пери церемонно поклонился мне, как бы отдавая должное моему блестящему обществу, и мы вместе сбежали по лестнице.

Мне кажется, леди Джейн выбрала меня в ближайшие подруги потому, что ее светло-каштановые волосы и орехового цвета глаза выглядели чрезвычайно изысканно рядом с непокорной копной моих рыжих кудрей.

Она всегда держалась очень томно: избегала сквозняков, не танцевала после полуночи, не ела ничего слишком горячего или слишком холодного. Ее матушка, видимо, полагала, что те поклонники, которых шокировала моя необузданность, с удовольствием остановят взгляд на ее анемичной дочери.

Сама леди Джейн со всей откровенностью делилась со мной своими планами поскорее выйти замуж, пока ее больной, прикованный к постели отец не подсчитал в точности расходы на содержание дочери во время лондонского сезона и срочно не вернул ее домой.

Она была единственной дочерью в семье, и выезжать ей, кроме меня, было не с кем. Меня же ее общество вполне устраивало, как устроило бы и общество любой другой леди, которая не расспрашивала бы меня о моем детстве и родителях. Единственное, что я в ней не переносила, это ее манеру словно бы присасываться к моему боку во время прогулок или брать меня под руку, когда мы сидели в экипаже. Интимность этих жестов заставляла меня буквально стискивать зубы.

Мы уселись в ландо ее отца, и леди Джейн раскрыла свой зонтик. Она была бледной, словно гриб, и по сравнению с ней я выглядела загорелым и обветренным пиратом, несмотря на все кремы и лосьоны, которыми в изобилии снабжала меня леди Кларенс. Как бы то ни было, я тоже элегантным жестом раскрыла зонтик и стала слушать почти бессмысленную болтовню своей спутницы.

Она рассказывала о каких-то перчатках, которые купила, и я словно со стороны слышала свой голос, произносящий «Что вы говорите?» или «Вообразите только!» во время редких пауз. Почти не понимая, что она говорит, я следила за тем, как лошади прокладывают дорогу среди уличной толкотни, и думала, что, пожалуй, знаю тут уже каждый камень. А ведь если мне суждено изучить что-то до такого совершенства, то лучше бы это был мой родной Вайдекр.

При мысли о доме мое сердце сжалось от тоски. Зима сделала Лондон холодным и промозглым, уличные торговцы поставили печурки прямо на улицах и торговали печеным картофелем, горячими имбирными пряниками и жареными каштанами. Они были немногими людьми на улицах Лондона, которые мерзли не так отчаянно.

Мне было прекрасно известно, что в Вайдекре сейчас тоже холодно, — я не принадлежала к числу тех, кто, восхищаясь красотами природы, забывает о жестокой боли в окоченевших ногах. Но я представляла четкие и благородные, словно на гравюрах, силуэты деревьев, сбросивших листву, вспоминала смешной круглоголовый каштан, стоявший на повороте дороги, и мягкий ковер листьев, устлавших землю под ним. Я хотела вернуться в Вайдекр, я чувствовала, что земля нуждается во мне.

— …и я совсем не люблю белый цвет, — с триумфом закончила свою болтовню Джейн.

— Я тоже, — внесла я свою лепту в беседу.

— Вам-то хорошо… — начала она опять.

Еще один поворот, и вот мы уже были в парке. Наше ландо влилось в общий поток экипажей, и мы начали нашу медленную прогулку по бесконечным аллеям. Продолжая болтать, Джейн выискивала острым взглядом знакомые лица в толпе. Каждый раз, когда яркие цвета гвардейского мундира попадали в поле ее зрения, она теряла нить разговора и пристально изучала их, размышляя, не остановить ли экипаж, чтобы поздороваться.

— К тому же это так старомодно — быть представленной ко двору в белом, — ворковала она.

Под величайшим секретом Джейн призналась мне, что на церемонию представления ко двору родные заставляют ее надеть белое атласное платье, переделанное из подвенечного наряда ее матери. Я обещала никому не рассказывать об этом, потому что знала: она умерла бы от унижения, если бы это стало широко известно.

— Как, должно быть, приятно быть богатой, — вздохнув, сказала она.

И тут же просияла. Даже не поворачивая головы, я поняла, что она увидела молодого человека.