Мерикратор

Папа Римский выступил с проповедью, в которой назвал снаппер божьей карой, ниспосланной за грехи человеческие. На удивление, эти слова приняли по всему миру без привычного отторжения, дескать, церковь может говорить только глупости, зачем слушать этот исторический пережиток.

Возражающих оказалось мизерно мало, остальные молча соглашались, что да, разожрались, зачем такие нам, только нагрузка на бюджет и на экологию. Вслух, конечно, никто такое не скажет, нехорошо одобрять гибель людей даже снаппером, эти жиртресты тоже как бы люди, но про себя и в своих компашках ржали и травили смачные анекдоты.

Что делать, люди жестоки с проигравшим, а толстяки – они самые. Потом да, будем выражать сожаление, у кого-то и вполне искренние, но пока что в общество царит только чувство облегчения, погибли другие, а не мы. А мы, значитца, хорошие, правильные.

Мы с Бабурниным и Черноклювом сидели на моей кухне, она, как теперь принято, совмещена с гостиной, так что это самая большая и уютная комната, Бабурнин то и дело вскакивал, подгонял настройки моего кофейного комбайна, то зерна слишком крупные, то помол мелкий, мы же с Черноклювом возлежали в креслах, как два ленивых тюленя. Хотя Черноклюв больше тянул на моржа, да не простого, а матерого вожака стотысячной стаи.

Бабурнин включил кофейный и, наклонив голову набок, прислушался к треску размалываемых зерен, кивнул, довольный своей работой, а нам сказал с предостережением:

– Вы тут не шибко радуйтесь снапперу!. Унес массу платежеспособного населения, а хайтек как раз и кормится с массовости!.. Больше народу, больше денег с налогов.

Черноклюв лениво отмахнулся.

– Налоги с пособий и БОДа?.. Не смеши. Все эти деньги останутся в бюджете. Масса денег! А вот вслух да, выражай скорбь и сожаление. Можешь даже всплакнуть на публике. Демократы запишут тебя к своим. В меньшинства.

Бабурнин дернулся.

– Только не в меньшинства!

– Ну, умные тоже всегда в меньшинстве…

– Это другое меньшинство! – сказал Бабурнин. – Нечего меня тут обзывать одноногой негритянкой-трансгендером!

Я сказал мирно:

– Узбагойся. Ты же знаешь, Лукулла знает весь мир, хотя только жрал и закатывал пиры. Даже Эйнштейна знают меньше. Популярность жрунов куда выше, чем великих мыслителей. Жрать – это здорово, всякий знает. А мыслить... Чё это, а?

Он сказал сварливо:

– Ну вот, сам признался.

– В чем? – спросил я. – В понимании ситуации?.. Да, это тенденция. Правильная в нынешнем положении. Было время, когда нужны были грамотные рабочие, инженеры, а сейчас уже не нужны эти толпы дешевой рабочей силы! Но не расстреливать же теперь ставших ненужных?

Он уставился на меня исподлобья.

– Для этого придуманы чайдлфри, геи и лесбиянки, чтобы резко сократить население. Это работает! Но зачем рекламы застолий, спорта, развлечений и бесконечных вечеринок?

– Для того же, – пояснил я. – Человек, который сладко ест и пьет, развлекается и вообще проводит жизнь в весельях и курортах, не рвется заводить детей и урезать расходы на удовольствия. Так что успокойся, эта реклама веселья не продлится долго.

Он сказал зло:

– А сколько? Чтобы сократить толпы народа хотя бы вчетверо, нужно два-три поколения!

Я сказал успокаивающе:

– Не волнуйся, на подходе ещё пара направленных эпидемий, что уберет три четверти населения.

Он насупился.

– Врешь? Это будет слишком понятно. Правительство сметут и повесят на фонарях. Или на балконах, так даже красивше.

– Первая волна, – сказал я почти ласково, – унесет всех толстых вне зависимости от расы, веры и национальности. Это демократично!

Он задумался, кивнул.

– Ну да, таких большинство из низов. Элита держит себя в кулаке: спортзал, бег, гантели. А вторая волна?

– Точно не знаю, – ответил я, – есть только предположение главного направления. Но чистка уже идет, дружище. Закулиса не дремлет! Она работает на нас.

– На кого, на нас?

– На себя, – уточнил я, – и на тех, кто будет в обществе грядущего мира.

– На слуг?

Я поморщился.

– Ну что ты как-то слишком уж... Те, у кого больше возможностей, помогают тем соратникам, у которых возможностей меньше. На взаимопомощи и выросла наша цивилизация.

Черноклюв, безмятежно откинувшись на стенку в роскошном кресле, сказал миролюбиво:

– Программа запущена. Мы вот пьем кофе, а нас прет всё выше.

Бабурнин сказал с недоверием:

– В Госдуму пройдем?

Оба повернулись ко мне, я сказал нехотя:

– Боюсь, пройдем…

– Ещё как пройдем, – заявил Черноклюв с солидностью в голосе, – а что, кто-то готов попятиться?

Бабурнин смолчал, бросил на меня красноречивый взгляд.

– Мы как-то не готовы, – пояснил я. – Наша партия, если честно, это мечтания интеллектуалов. Мы даже над уставом работали месяц, а потом бросили!.. Не приучены ходить строем…

– Нужно перестраиваться, – сказал Бабурнин неожиданно жестко. – Если не мы, то кто?.. Остальные ещё хуже.