Мэрилин Монро

Когда Глэдис оказалась в психушке, ее подруга Грейс Макки стала законной опекуншей Нормы Джин. Малышка все еще была в состоянии шока, бормотала бессвязные фразы. Иногда до нее долетали обрывки разговоров взрослых: «Помешательство», «Это наследственное», «Пойдет по той же дорожке». Ее бросало в дрожь при мысли о санитарах, которые придут и схватят ее в тот день, когда она начнет вопить и смеяться без причины. Потому что когда-нибудь наступит день, когда она, как Делла, как Глэдис… Она пытается прижаться к тете Грейс, двойнику ее ушедшей матери, крашеной блондинке, которая мечтает уехать и периодически прикладывается к бутылке. Ей хочется не шевелиться, ничего не слышать, просто смотреть, как течет время за окном, в своем укрытии, вырасти в тишине, дожидаясь часа своего реванша, не одолеваемой страхами взрослых, а ослепленной иллюзиями маленькой девочки. Вот только Грейс Макки влюбилась. 17 августа 1935 года она вышла замуж за техасца без гроша в кармане — Дока Годдарда. Пусть она себе в этом не признается, но Норма Джин для нее обуза. У нее нет средств воспитывать чужого ребенка. И всё же она обожает эту девочку, она готова ради нее на что угодно, отказывает себе в лишнем куске, чтобы отдать его ей, сводить в кино. Потому что кино конечно же гораздо лучше жизни.

Запутавшись в противоречиях, верная Глэдис, но покорная пьющему мужу, да и сама часто пребывающая в подпитии, Грейс Годдард решилась на худший вариант. 13 сентября 1935 года она, ни слова не говоря, собрала жалкие пожитки Нормы Джин. С застывшим лицом, по которому время от времени, почти что по недосмотру, стекали слезинки, посадила девочку в свою машину. Они молча ехали, пока машина не остановилась перед красным домом. «Вот тут ты теперь будешь жить, — сказала тетя Грейс. — Совсем недолго. Понимаешь, у нас с Доком нет денег, у нас трудные времена, я пока не могу заниматься тобой. Здесь тебе будет лучше. Я буду навещать тебя по субботам, пока дела не пойдут на лад. И тогда ты вернешься домой. Не бойся, ты можешь выходить отсюда. Это не тюрьма».

Девочка не поняла. Она думала, что ее отдали в другую приемную семью. К другим Болендерам, с новыми лицами, новыми обычаями, новыми стенами. Но дом слишком велик для одной семьи. Возможно, это пансионат или что-то вроде того. Эта резкая боль в животе, повсюду, ощущение, будто не можешь дышать. Вдруг она увидела надпись и испытала такое чувство, будто ее лицо вновь зажали подушкой: «Детский дом».

Тогда девочка закричала: это ошибка, ошибка, она же не сирота, раз у нее есть мать, ее мать зовут Глэдис, она была добрая, хорошая, смелая, она купила ей белый дом с роялем (тоже белым) и садом. Какие-то люди пришли, чтобы унять ее. Наверное, надзиратели.

«Я вернусь», — прорыдала тетя Глэдис, и ее голос затих.

Тишина. В общем зале к ней повернулись десятки опустошенных лиц. Это было единственной попыткой неповиновения. С этих пор у девочки больше не было имени, только номер — 3463.

Она не будет бунтовать. Но с этих пор больше не сможет спать по ночам, одолеваемая кошмарами, просыпаясь в поту из-за несказанных тайных страхов, от которых так и не сможет отделаться, хотя позже перепробует все средства, наложит на себя все возможные покаяния. Она не будет бунтовать, но больше не сможет говорить в нормальном темпе, ее слова будут беспрестанно натыкаться на комок, застрявший у нее в горле в тот день, когда чужие пальцы проникли в ее детское тело и отняли у нее мать. Она ничего не скажет, ни разу не пожалуется. По вечерам она молча смотрит в окно спальни на светящуюся вывеску «РКО Пикчерз», сияющую в ночи неподалеку. Где ее мать? Что произошло? Она по-прежнему этого не знает, уверенная в том, что в чем-то виновата и расплачивается за это. Она не такая как все, это ее единственное убеждение. У нее есть две плиссированные синие юбки и две одинаковые белые блузки. Вот и всё. В школе на учеников из детдома показывают пальцем, оскорбляют, высмеивают, называют вшивыми. У Нормы Джин нет друзей. Ее никогда не приглашают в гости. Она сносит все молча. Ее глаза проясняются, только когда к ней приезжает Грейс. Чтобы забыть о неподвижных днях, Грейс водит ее по магазинам и в кино, посмотреть на движение, на свет, наряжает ее, красит, вовлекает в свою эйфорию, в свои безумства.

«Ты такая красивая, Норма Джин. Если бы не нос — само совершенство. Однажды ты станешь великой киноактрисой, величайшей актрисой всех времен. Вот скажи, кем ты будешь, когда вырастешь?» — «Великой киноактрисой».