Мерило истины

— Серьезно, то бишь. Да… всякие паранормальные штуки на авторитет не сработали, слишком непонятно. А так, отвалтузить здоровенного бугая банальными кулаками — это вложило должный трепет в сердца. Допустим. И что теперь? Ты намереваешься… воспитать единомышленников? Среди рядовых и сержантов? А, может быть, и среди офицеров?

— Вперво надобно сделать то, чего почему-то не сделали родители и школа, — ответил Олег, — воспитать в ребятах уважение к себе. Чувство собственного достоинства. Честь. Тем самым приучить их требовать уважительного отношения к себе со стороны имеющих над ними власть. А потом…

Трегрей вдруг замолчал. Алексей Максимович закурил еще одну сигарету. «Свете обещал перезвонить», — мелькнула у него мысль. Он встал и подошел к окну. У КПП только что подъехавший старшина Нефедов выбирался из своего автомобиля. Глазов видел, как старшина открыл багажник, оглянулся по сторонам, вытащил пару пластиковых канистр — судя по той легкости, с которой он поместил канистры себе под мышки, тара была пустой — и заторопился в сторону ангара. «Опять топливо сливать», — подумал Глазов. Навстречу Нефедову, уткнувшись носом в какие-то бумажки, бодро трусил круглозадый майор Киврин. Алексей Максимович вдруг припомнил, как на последней офицерской пьянке, куда его почти силком затащил Самородов, изрядно подпивший замкомполка по воспитательной работе колотил пухлым кулачком по каменному плечу того же Нефедова и, подмигивая обоими глазами по очереди, говорил: «Смотри, старшина!.. Ох, смотри!.. Я про тебя мно-ого чего знаю, мно-ого чего! И Алексей Максимыч вот в курсе твоей расхи… расхитите… тити… расхити-тительской деятельности! Если вдруг что — смотри, старшина! Не зарывайся!» На что Нефедов, скребя себе вялой ладонью грудь, нехотя, без энтузиазма, отстаивал свою позицию: «У меня ж четверо детей, товарищ майор… Люблю я их, спиногрызов. Только из-за них… это самое, понимаешь, товарищ майор?» Через час Киврин, впрочем, напрочь забыл о своих претензиях к старшине и начал требовать, чтобы тот называл его не «товарищ майор», а — «как-нибудь душевно, ласково… Например, „коньячок“. Или „текилка“»…

Еще вспомнилось Алексею Максимовичу, как этим летом рядового Саню Гусева поймали на том, что он при молчаливой поддержке своих боевых товарищей «купил» у молчаливого, не пользующегося авторитетом паренька своего же призыва дорогой мобильный телефон за пачку сигарет. Тот паренек пожаловался родителям, а он, майор Глазов, вынужден был утрясать этот инцидент, потому что и агента терять не стоит, и «сор из избы» выносить не полагается. Всплыло еще и воспоминание о том, как на Пасху приезжал в часть проводить службу священник из Пантыкова… Алексея Максимовича поразили тогда лица солдат и офицеров, выстроившихся на плацу перед невысоким полным человеком в рясе, с клочковатой бородкой и в ярко поблескивающих на весеннем нежарком солнце очках. С этих лиц будто стесали все наслоившееся за год напряжение жизни. Каждый из этих людей в обезличивающем военном обмундировании неуловимо обрел индивидуальность, но в то же время от всех веяло одинаковым настроением надежды на что-то лучшее, на что-то очень хорошее, лежащее вне плоскости серой и вязкой окружающей действительности. Вечером, правда, как случалось почти на каждый праздник, в части было зафиксировано несколько пьянок и несколько драк…

— Ты считаешь, это возможно? — обернувшись, спросил Глазов. — Чтобы люди вот так… вдруг переломились и стали… людьми? Навсегда, до конца жизни?

— Вестимо, — сказал Олег. — Однако, вовсе не вдруг и далеко не все. Но, бессомненно, возможно.

— А… как? Что ты с ними делать-то собираешься? Бить? Как Разоева? Или… гипнотизировать, как меня?

— Вестимо, нет, — поморщился Олег. — Надобно сделать так, чтобы они сами поняли. Это чрезвычайно долго, но… по-другому нельзя.

— А дальше? Кое-кто, вероятно, и станет твоим… — Глазов несколько раз щелкнул пальцами, подбирая нужное слово.

— Соратником, — подсказал Трегрей.

— Да, соратником. Но что это изменит… — он рукой с зажатой в ней сигаретой очертил в воздухе дымный круг, — в общем? А? На всю систему целиком это же никак не повлияет?

— Повлияет, — заверил его Олег и улыбнулся. — Главное — положить начало. Воспитать тех, кто имеет волю и отчаянное желание изменять реальность согласно вечным правилам справедливости. И дать им силу делать это.

Глава 4