Меркьюри и я. Богемская рапсодия, любовь и котики

В понедельник вечером, спустя сутки после смерти Фредди, я в одиночестве вышел из Гарден Лодж, чтобы утопить печаль в вине. Я направлялся в «Гейт Клуб» в Ноттинг-Хилл с твердым намерением напиться в стельку. Бобби, один из сотрудников бара, заметил:

— Джим, да на тебе лица нет.

— Да, — кивнул я. — У меня друг умер.

Я не скрывал, что моим партнером был Фредди, но не думаю, что кто-то мне поверил. Поздно ночью, пьяный и опустошенный, я медленно добрел до Гарден Лодж и встретил товарища по несчастью: у ворот одиноко стоял незнакомый человек, поклонник Фредди, и безудержно рыдал от горя. Я пытался его утешить, и мы долго говорили о том, каким замечательным человеком был Фредди. Я восторженно внимал его хвалебным речам, и, наверное, он подумал, что я такой же фанат, совершающий паломничество. В каком-то смысле он был прав.

У Логан-Плейс остановилось черное такси, из него вывалилась пьяная женщина. Шатаясь, она проковыляла мимо, бормоча нечто невразумительное. Через пять минут она подошла к нам с двумя кружками горячего какао — неожиданный жест участия в промозглую ночь.

Мы прихлебывали согревающий напиток, и она заговорила, уже более связно:

— Знаете, я живу здесь давно, но никогда не видела Фредди Меркьюри, хотя знала, что он тут.

Мы немного поболтали, а потом я сказал:

— Извините. Мне нужно идти спать.

Я встал и вставил ключ в замок.

— Как это? — спросила женщина. — Это какой-то трюк?

— Вы о чем?

— Как у вас получилось открыть ворота? — спросила она.

— Я здесь живу, — ответил я.

Бедный фанат просто не знал, что делать. Я пригласил их двоих в сад и показал газон, устланный пестрым ковром из цветов и венков. Мы еще немного поговорили, потом они ушли, а я отправился спать.

Утром во вторник цветы опять потекли потоком, и мы, словно грузчики, переносили их во двор. У ворот не осталось ни одного стебелька; каждый цветок попал внутрь и потом продолжил свой путь на одном из пяти похоронных катафалков на следующий день. Мы не представляли, что делать со всеми цветами после похорон, но в конце концов Фиби нашел решение: их разослали во все районные хосписы для больных СПИДом, во все больницы и дома престарелых.

Фредди очень любил цветы, и я хотел, чтобы мой букет для него был особенным. Вспомнив о его любимых лебедях на озере в Монтрё, я составил из белых цветов композицию в виде лебедя. На карточке, которую я прикрепил к букету, я написал те же строки, что почти десять лет назад написал в открытке на смерть отца:

Да, я знаю, что все умирают.

Но ты был лишь мой, и я так любил тебя.

Я буду жить, молиться и плакать,

Гордый тем, что когда-то был твоим другом.

Ты жил так ярко, и умер так горько,

И в миллионах сердец остался навек.

Утро кремации Фредди в среду 27 ноября 1991 года выдалось серым и пасмурным. Я проснулся в ужасном состоянии. Одевшись, я почувствовал симптомы гриппа и понял, что скоро слягу. Ужасное начало ужасного дня.

Панихида состоялась в два часа дня в крематории Северного Лондона[79]. Даже в такой печальный день мы не могли скрыться от посторонних глаз. По приглашению Джима Бича в Гарден Лодж приехал папарацци Ричард Янг и сделал несколько снимков до и после службы.

Джо высказал прекрасную идею, которую мы беспрекословно поддержали — каждый из нас должен надеть украшения от «Батлер и Уилсон», которые Фредди подарил нам на Рождество 1989 года.

— Ему бы это понравилось, — сказал Джо. — Дорого-богато, правда?

Мы согласились.

До того дня я ни разу не надевал массивную булавку для галстука из серебра с вставкой из граненого хрусталя, подаренную Фредди. Во всем мире принято с гордостью носить орденские ленты — вот и я в тот день так же гордился своей булавкой.

Заранее мы с Мэри договорились, что поедем вместе во главе похоронного кортежа. Мы уже собрались выезжать, и тут Мэри впервые, образно выражаясь, вставила мне нож в спину. Она не захотела, чтобы я ехал в первой машине. Пусть едет Дэйв Кларк, сказала она. Это меня очень ранило.

Мы вышли из дома, Мэри и Дэйв сели в первую машину, Джим Бич — во вторую, а Джо, Фиби и я — в третью, чувствуя себя униженными. Мы прошли с Фредди все круги ада, и, как только он умер, нас отшвырнули в сторону.

В зале прощания семья Фредди сидела справа, все остальные — слева. Я немного воодушевился, увидев, что Мэри, сидящая в первом ряду, ждет, когда мы трое присоединимся к ней. Дэйв Кларк, должно быть, понял, как жестоко повела себя Мэри в этот скорбный день, и решил сесть на скамью позади нас. Прежде чем сесть к Мэри, мы поговорили с родителями Фредди. Для всех нас служба стала тяжелым испытанием, и я счел нужным держать Мэри за руку от начала до конца.