Меркурий - до востребования

История Пупель

– А это моя подруга Магда.

Гости завалились все вместе.

– Это Марк Коняшкин, наш, между прочим, коллега, скульптор, в этом году диплом. Доктор Погост, – представляла гостей Надя.

Все ввалились в квартирку Пупели. Надя с Магдой направились на кухню, а Коняшкин и Погост сразу потопали в комнату.

– Мы с Магдой в одном классе учились, – начала рассказывать Надя. – А нож у тебя есть?

Пупель кивнула. Магда смотрела на них большими зелеными глазами и ждала распоряжений Нади, та, вообще, чувствовала себя, как хозяйка.

– Хлеб нарежь, – обратилась она к Магде, – а Коняшкин этот нескладный, но высокий и светлый, про лужайку с белой мебелью я еще не спрашивала, мы только вчера в курилке познакомились.

– А Погоста где ты откопала? – поинтересовалась Магда.

Пупель поняла, что Магда, так же, как и она сама, никого, кроме Нади, раньше в глаза не видела.

– О, это отдельная история, доктор Погост с фигурой Аполлона и лицом упыря, вот это вещь в себе, это штука штуковенная, вам понравится это чудище-юдище, умный, жуть.

– Так где ты повстречала эту прелесть дивную? – опять спросила Магда с улыбкой.

Пупель тоже улыбнулась, ей понравилась улыбка Магды – «что-то среднее между улыбкой Чеширского кота, Джоконды и Антиноя», – подумала она.

– Доктор Погост учился в медицинском институте вместе с моим братом, вернее, он учился задолго до моего брата, учился, учился, учился, и в результате закончил обучение вместе с моим братом.

– Прямо Петя Трофимов, – Магда опять улыбнулась своей комбинированной улыбкой.

Пупель тоже улыбнулась, потому что она тоже так подумала, и именно в тех же выражениях: и Петя Трофимов, и слово «прям» тоже присутствовало.

– А ты чем занимаешься? – спросила она у Магды.

Надя не дала Магде ответить, затараторив: «Магда у нас звезда, она сразу после десятого класса на журфак МГУ без всякого блата поступила, Магда у нас ходячая энциклопедия, это, об этом можно часами говорить, это что-то отдельное, чудовищный интеллект. В школе все просто очумевали, о нас первого класса могла бы уже преподавать философию и литературу. Скажи, Магда, существуют на свете книги, которые ты не читала?».

– Да ладно тебе, прекрати, – возмутилась Магда, – и не вздумай эти тирады произносить при твоих дружках, я тебя просто умоляю.

Пупель открыла холодильник.

– Вот сколько мне мама насовала, – обратилась она к девчонкам.

Надя заахала:

– И холодец, ну класс, у нас будет пир на весь мир, а мужики-то что там? Пуп, пойди, посмотри, что они? Пусть на стол помогают накрывать, а то уже Новый год на носу.

Пупель вошла в комнату. Коняшкин смотрел в окно, Погост развалился на диване.

«Какие у него огромные ноги», – подумала Пупель.

– Ребята, – чувствуя какую-то нелепость в этом обращении, произнесла Пупель, – поможете на стол накрыть?

Реакция последовала не сразу. Еще некоторое время Коняшкин смотрел в окно, а Погост, видимо, очень глубоко смотрел в свои мысли. Но все-таки после повторной реплики – стол накрыть – оба как-то шевельнулись в сторону стола.

– Красивый вид, – молвил Коняшкин.

Погост как-то руками развел, видимо, проверяя, сможет ли он раздвинуть стол.

– Нельзя ли поживее двигаться!!! – На пороге стояла недовольная Надя. – Вы что, спите, что ли?

Моментально стол был раздвинут, появились тарелки и буквально через несколько минут вся странная компания оказалась за столом. Надя включила телевизор.

– Умоляю, не надо, – прозвучал неожиданно высокий голос доктора Погоста.

Все с недоумением уставились на него.

– Что может быть лучше общения, зачем смотреть в «ящик» и ждать от него указаний.

– А как же Новый год? – возмутилась Надя.

– Надюша, не надо выставлять себя глупее, чем ты есть, – фальцетом пропел Погост. – Новый год отмечали задолго до того, как появились всякие глупые технические изобретения. Читай больше Штейнера, многое почерпнешь и не будешь так привязываться к догмам.

Пупель и Магда переглянулись. Причем Пупель показалось, что они подумали одно и то же. Коняшкин захлопал глазами.

– Разлей шампанское, Марк! – повелительно-указательно выговорила Надя.

– «Вошел, и пробка в потолок», – продекламировала Пупель.

Магда улыбнулась, Погост не прореагировал, Коняшкин разливал шампанское в бокалы, Надя резала студень.

– А музыка у тебя есть? – обратилась она к Пупель.

– Музыки у меня много, только не знаю, что бы подошло к новогоднему празднику, – сказала Пупель.

– Все бы вам себя травить, все бы отвлекаться, – произнес Погост. – Что, просто нельзя созерцать – вот стол, вот вино, вот кушанье, вот компания, что еще надо?

– А что нам теперь, о науке разговаривать? – Надя проговорила это с явным раздражением. – Ой, скорее, без пяти, надо проводить старый год, давай тост, умник, – обратилась она к Погосту.

Тот взял бокал, закатил глаза и таким совершенно не тостовым голосом заговорил: «Особенно интересна в этом смысле его книга „Hackel ind seine Gegner“.

– Пусть все хорошее останется с нами, а плохое уйдет, – сказала Магда.

Все, кроме Погоста, посмотрели на Магду с благодарностью. Чокнулись.

– А теперь с Новым годом! – закричала Надя. – Марк, включи срочно телевизор, уже, поди, куранты бьют.

Телевизор был включен. Все еще раз чокнулись и допили шампанское.

– Давай посмотрим музыку, – обратилась Надя к Пупели. Они вышли из-за стола и начали рыться в пластинках.

Погост временно остался во главе стола. Он смерил сидящих Магду и Марка снисходительным взглядом и выговорил мысль, которая явно сидела в голове:

– В отношениях Штейнера к позитивной науке особенно ярко отразилась широкая терпимость его миросозерцания и его глубокое проникновение в смысл исторического процесса. Как он Геккеля защищал от врагов.

– Конечно, это совершенно не новогодний разговор, – произнесла Магда, – но, чтобы закрыть тему, я бы вот что вам на это сказала, хоть Штейнер и защищал Геккеля, но птица птице рознь, и есть две большие разницы между монизмом Геккеля и философией доктора Штейнера. Геккелевский монизм не заключает в себе нравственного начала: с его точки зрения, все мировые явления, от мельчайших химических соединений до высочайшего человеческого духовного творчества, развиваются естественномеханическим путем, и всё, могущее объяснить их, заключается внутри самого физического мира. Поэтому всякая человеческая действительность с точки зрения монизма есть лишь частица всеобщей мировой деятельности, и деятельность эта не стоит ни в какой связи с высшим нравственным мировым порядком и нисколько не зависит от него. Зачем тогда жить? Думать, чувствовать, свершать открытия?

Погост с удивлением уставился на Магду. Он явно не ожидал такого поворота событий, в растерянности он смог выговорить только: «Ну, в общем, хотя, и может, вы и правы, несмотря на, так сказать...»

Пупель из угла комнаты наблюдала за этим странным диалогом.

– Я вообще не вижу никакой музыки, – расстроенно проговорила Надя.

– Джаз есть? – неожиданно вынырнув из Штейнера, спросил Погост.

– Вот тут старые пластинки, такой старенький милый джаз, – залепетала Пупель.

– Ну, хоть что-то, хоть этот псивый старый джаз, – проворчала Надя, – а то я совсем уже сейчас сдвинусь на фиг, не под Брукнера же танцевать.

Пластинка с шипением жарящихся котлет заиграла старомодный квикстеп.

Надя начала смешно выкренделивать ногами всякие штуки. Вечер потихоньку налаживался, приобретая элементы праздничности, в телевизоре без звука происходил огонек, пластинка хрипела: «The moon was yellowy».

Погост выполз из-за стола, решив, видимо, передохнуть от Штейнера, и пригласил Пупель на танец, Марк и Надя уже вытанцовывали вовсю. Магда невозмутимо сидела на диване и курила, вид у нее был удовлетворенный и умиротворенный.

Рядом с Погостом Пупель чувствовала себя миниатюрной фигуркой в руках великана. И странно ей было видеть так близко около себя этот огромный подбородок, лохматую голову и большие-пребольшие серые глаза.

Изредка Пупель поглядывала на сидящую Магду. Ей почему-то очень не хотелось, чтобы та чувствовала себя одинокой. Их взгляды встречались, Магда улыбалась своей таинственной улыбкой. За весь вечер только Марк не произнес ни одного слова. Надя оттаяла, старые пластинки не подкачали, все потихоньку елось и пилось, пилось не потихоньку, это только к слову было сказано.

В какой-то момент Пупель почувствовала, что она совершенно пьяна, голова кружилась, четкость пропадала, и непонятно было – хорошо ей или плохо, она постоянно танцевала с Погостом. Он пару раз приглашал Магду, но та отпиралась, что ей ленно, что она и без танцев прекрасно себя чувствует. Погост переключился на Пупель. Он сильно выпил, глаза его блестели.

Внезапно Пупель ощутила, как это пишется в романах, жаркий поцелуй в шею, и опять же, как в романах, все тело ее пронзило чувство блаженства и всяких там желаний и бог знает чего.

Вспоминая это позже, она никак не могла взять в толк, как это все случилось, почему и зачем? Она, тогда еще совсем юная и неопытная, попалась, как говорится, как птичка в клетку. И совсем-то он ей не нравился, и вообще, и прочее и прочее. В общем, все, как в бреду. Погост что-то шептал ей в ухо, половину она не слышала, может, и слушать не хотела. Ее несло на всех парусах куда-то в такие дебри, о существовании которых в себе она даже и не подозревала. Бесстрашная Пупель плыла неизвестно куда, ни о чем не думая.

– Есть только одна проблема! – почти прокричал в ухо Погост.

– Что, что? – непонимающе шелестела Пупель.

– У меня очень большой член! – прокричал, как показалось Пупели, Погост.

Мысли у Пупели путались, спотыкались о какие-то невидимые коряги, большой член, звучало в голове, у меня большой член. При чем тут этот член?

Все-таки она была полной дурой. Она делала широкие глаза, непонимающе спрашивала: как это? Всякую лабутень молола несчастная Пупель, не понимая, как тем самым заводит Погоста, она не каталась на санках и рыбку не кушала, что такое страсть и с чем ее едят, знала только из толстых книжек. Потом, мало ли что в книжках написано, в жизни-то все по-другому, все по-особенному, и, кстати, в книжках все было очень описательно. В книжках все-таки слова. Одно дело написанные слова – касаясь, приближаясь, другое дело – реальные действия и, ну да, о чем говорить. Ну что можно было с нее спрашивать?

Есть девушки умные, есть предприимчивые, есть хитрые, во всем видящие свою выгоду, Пупель же принадлежала к той породе эмоциональных созданий, которые не ведают, что творят.

Пупель даже не заметила, что наступило утро, в туманном бреду алкоголя и черти-чего она пребывала вне времени. Только когда она осталась с Погостом одна, до нее дошло, что гости ушли. Далее неразборчиво...

Падал снег, был серенький день или это был уже вечер. Очень болела голова.

Погост расхаживал по-домашнему в трусах. Клевал остатки салата.

«Как же так? – думала Пупель. Она смотрела на падающие хлопья и думала о Максике. – Как же теперь? Я ведь люблю Максика, а как же Погост? Наверное, я тоже его люблю».

Воспоминания о вчерашнем вечере будоражили бедняжку. Смешанные чувства обуревали несчастную Пупель. Такой, как в умных книгах пишут, дуализм. Дуализм действительно присутствовал. На практике она поняла всю сложность, так сказать, философской концепции. Типа, с одной стороны, я того люблю, с тем у меня все, а с другой стороны, я вроде этого люблю, и хотя с этим у меня еще пока, но теперь и далее по всем пунктам, со всеми остановками, по кольцевой дороге. «Голова кр?гом и болит, и мама, мамочка, что же я буду делать? О...»