Мерлин

— Буду блюсти справедливость, проявлять милосердие, искать истину прежде всего другого, править своими людьми с любовью и состраданием, как если бы передо мной был Сам Господь Бог.

На все вопросы Давида Аврелий отвечал без малейшего колебания и громко, так что слышала даже толпа за дверью. Пеллеас нагнулся ко мне и прошептал:

— Все собравшиеся сегодня в церкви, равно христиане и язычники, узнают, что такое служить Высочайшему Богу.

— Аминь, — сказал я. — Да умножится такое знание.

Урбан вышел вперед с сосудом святого мира и, погрузив в него пальцы, начертал на лбу у Аврелия крест, потом кивнул монахам, держащим мантию: те подняли ее и опустили Аврелию на плечи. Урбан застегнул ее серебряной пряжкой.

Давид повернулся к Гвителину, державшему венец, и, взяв узкий золотой обруч, поднял его над головой Аврелия.

— Встань, Аврелий, — произнес он, — носи свою корону.

Аврелий медленно поднялся на ноги, и в тот же миг Давид водрузил венец на его чело.

Святой старец расцеловал Аврелия в обе щеки и, повернув его к народу, вскричал:

— Властители Британии, вот ваш Верховный король! Поручаю вам любить его, чтить, слушаться и служить ему так, как сегодня он обещал служить Царю Небесному.

И собрание королей разразилось приветственными криками, и все были едины в любви к новому королю. Аврелий улыбнулся и раскинул руки, словно желая обнять и принять в себя весь мир. Знаю, что сейчас ему это удалось, как мало кому удавалось прежде.

Когда крики смолкли, Аврелий вновь преклонил колени, чтобы получить благословение епископов. Давид и Урбан возложили на него руки и благословили его так:

— Ступай с миром, Аврелий, служи Богу, королевству и своему народу; веди его в святости и праведности, доколе хватит силы и жизни.

Аврелий торжественно спустился со ступеней. Покуда он шел, все преклоняли колени, но никто не мог оторвать глаз от короля. Когда он был посредине церкви, кто-то выкрикнул: «Аве! Аве, император!»

Тут же другой подхватил: «Здрав будь, император Аврелий!»

И все, повскакав на ноги, вновь подняли крик: «Император Аврелий! Аве, император! Здрав будь, император Аврелий, император Запада!»

Со времен Максена Вледига не было у бриттов своего императора. Они дали ему имя Максен Вледиг, чтобы сделать его бриттом, но он ушел брать Рим с цветом наших войск, да так и не вернулся. У Аврелия было римское имя, но британское сердце. Он знать не знал ни о каком Риме; этот император был бриттом до мозга костей.

Так народ провозгласил Аврелия императором и, сам того не сознавая, возвестил наступление новой эры для Инис Придеин, Острова Могущественных.

Глава 10

Аврелий вышел из церкви, и толпа вслед за ним хлынула во двор. Крики не умолкали. Факелы озарили ночь, откуда-то сверху донеслась песнь. Она постепенно крепла — это мужчины и женщины подхватывали мотив старой воинской песни бриттов, ставшей гимном нового Верховного короля. Аврелий стоял в кольце своих соратников, в лучащейся короне, и поворачивался, раскинув руки, а песня плыла ввысь, расходясь, словно круги по воде.

Вставайте, витязи,

Берите мечи –

Враг подступил к нашим стенам.

Бейте в железо, трубите в рог, берите щиты и копья;

День ясный для боя,

Слава близка сегодня.

По коням, отважные, смел предводитель;

К победе ведет нас,

К богатой добыче,

И барды прославят имя героя.

Эхо прокатывалось по узким улочкам; толпа провожала Аврелия к дворцу правителя Мелата. У того было время одуматься, и, вернувшись, Аврелий увидел совсем другого человека. Боясь оскорбить влиятельного союзника, Мелат предложил гостеприимство горожан — им, беднягам, пришлось размещать у себя всех королей и придворных, съехавшихся на коронацию. Так что теперь Аврелий направлялся во дворец, дабы отпраздновать Рождество с первыми людьми королевства.

Дворец ярко пылал в зимней ночи: горели свечи, факелы и костры во дворе. Даже большой зал не смог вместить всех, но это была не помеха: двери оставили открытыми, и празднество шло прямо во дворе.

О, это было радостное время — трапеза любви и света вопреки зиме. Меня беспокоило одно: Утер и Горлас так и не вернулись.

Что их задержало? Они давным-давно должны были приехать в Лондон.

Аврелий словно не замечал их отсутствия. Он пил за здоровье своих лордов и принимал от них клятвы верности. Однако я-то замечал. Начался пир. Тревога моя росла.

— Ты уверен, что они ехали за тобой? — спросил я у Пеллеаса, отозвав его в сторонку.

— Уверен.

— Что же их задержало?

Пеллеас нахмурился:

— Думаете, новые неприятности?

— Возможно.

— Что прикажете мне делать, господин?

— Пока ничего. Оставайся здесь. Может быть, я ненадолго выйду, чтобы узнать, что произошло с Утером. — С этими словами я покинул зал и направился во двор. Лондонцы, привлеченные светом и шумом, толпами стекались на торжество, и веселье уже выплеснулось на улицы. С каждой минутой веселящихся прибывало.

Я не надеялся добраться до конюшни, поэтому, закутавшись в плащ, протолкался через толпу к западным воротам, которые, как я ожидал, оказались заперты на ночь. Не ошибся и в другой догадке: привратники куда-то подевались — видимо, отправились веселиться.