Мерлин

Войско содержали на подати, которые короли вносили совместно, однако Дунаут и его друзья настаивали на том, что, мол, залог всеобщей свободы — способность короля повелевать дружиной без помощи мелких правителей, иначе те захотят ему указывать, обещая в противном случае не выплачивать подати. «Верховный король будет свободен, — объявил Дунаут, — только если будет опираться на собственную казну!»

Это привело в ярость тех королей, кто, как Эльдофф, Огриван и Кередигаун, еле-еле содержали свои маленькие дружины — не потому, что они плохие правители, а просто потому, что в их краях хуже родится хлеб, а в недрах нет золота и серебра.

Предложение пришлось по вкусу богатым гордецам, таким, как Морганог Думнонийский, который увидел в нем отблеск имперского багрянца, но не понравилось остальным, разглядевшим за ним притязания самого Дунаута. Никто не хотел иметь над собой Дунаута в качестве Верховного короля, единовластно правящего войском и потому вольного поступать как ему вздумается. Сама мысль об этом была им нестерпима.

Снова и снова спорщики возвращались к этому вопросу; сторонники Дунаута не желали без его решения переходить к другим. Всех, кто пытался заговорить о чем-то ином, закрикивали или просто не слушали.

Раскол ширился, недовольство росло, злоба усиливалась. Казалось, худшие опасения Урбана оправдаются и нас ждет кровавый итог: нового Верховного короля Британии выберет острый меч.

И тут произошло непредвиденное. Два союзника, которых я не ждал, явились и предотвратили кровопролитие: Игерна и Лот Оркадский. Они нежданно вступили в церковь, немало изумив собравшихся, которые за мыслями о своем величии едва не утратили способность что-нибудь замечать.

Лот ап Лот с крохотных Оркадских островов, что далеко на севере, с черными заплетенными в косицы кудрями, с золотыми браслетами выше локтя и синими от вайды родовыми насечками на щеках, в малиново-красном клетчатом плаще, показался гостем из Иного Мира. Он внес с собою холод северной зимы и словно не заметил переполоха, вызванного его появлением, — юный, своенравный, но с властным взором, заставлявшим умолкнуть людей вдвое старше его.

Волнение, вызванное появлением Лота, только-только улеглось, когда вошла Игерна. В сопровождении военачальников Утера — тех, кто ее не покинул, — она твердо вступила в церковь, суровая, сильная и прекрасная, одетая царственно и просто: в серо-сизом плаще поверх белого, отороченного серебряным шитьем платья. Тонкая золотая гривна охватывала ее шею. Каждая линия ее тела выразительно говорила об умении управлять собой и людьми, а величавая грация служила упреком напыжившимся князькам.

То, что они прибыли так неожиданно и почти друг за другом, было, возможно, не простым совпадением. Во всяком случае, на собравшихся это произвело необычайное впечатление. Общее настроение разом переменилось: короли разглядывали новоприбывших и рассчитывали, как обратить себе на пользу их неведомые качества. Уверен, никто не принимал их всерьез.

Да я и сам, разговаривая с Игерной, совсем упустил из виду, что вдова Утера имеет право участвовать в собрании королей. Сейчас же, когда она вошла, я на мгновение испугался, что ее присутствие заставит остальных вспомнить совсем о другом: о сыне Аврелия. Однако они то ли не знали, то ли запамятовали, поскольку никто о нем не обмолвился. Быть может, тайну и впрямь удалось сохранить.

Что касается Лота, то, поскольку он жил на краю света, никто, похоже, не думал, что его могут интересовать дела остальной страны. Никто его не позвал, однако он все же услышал о собрании и прибыл.

Сознаюсь, я ему не обрадовался, но не потому, что он тоже мог претендовать на верховную власть. Нет, меня тревожило его происхождение. Лот, сын Лота, мужа Морганы.

Меня немало беспокоило, что сын Морганы явился, словно из северного тумана. Что это значит? Морганы ли это происки?

Без сомнения, Моргана усмотрела в выборах короля возможность заполучить новую власть. Но зачем посылать сына? Почему не явиться самой? Что с отцом Лота?

Все это сильно меня взволновало. Я разглядывал Лота, сидящего на противоположной стороне круга, и пытался понять, что он за человек. Однако кроме очевидного — что он, как и многие живущие на бледном севере, любит одеваться в яркое и ведет себя вызывающе, — ничего разобрать не мог.

В какой-то миг Лот поймал на себе мой взгляд. Его реакция меня озадачила: секунду он смотрел мне в глаза, потом медленно улыбнулся и коснулся лба тыльной стороной ладони — древнее приветствие низшего высшему. Потом, словно выбросив меня из головы, вновь перенес внимание на собравшихся.

Когда в конце дня совет закончился, я дожидался Игерну в церковном дворе, глядя на строителей. Они торопились, пока совсем не стемнело, установить замковый камень свода большой арки. Веревки их были короткими, рычаги — малы, и, несмотря на все усилия, огромный камень еле-еле сдвинулся на несколько шагов.

Как только Игерна вышла во двор, она заметила меня и поспешила подойти. Двое ее спутников следовали на почтительном отдалении.