Мерлин. Моргана. Артур

Мишель Рио Мерлин. Моргана. Артур Трилогия

Мерлин Перевод Степана Никитина

Алисе

Я прожил сто лет. Пока живешь, столетие кажется вечностью, но потом, обернувшись назад, видишь, как оно сжимается в один краткий миг, в котором рождение мысли и зрелость ума, вдохновенная мечта и ее крушение — все это сливается в одно неизбывное воспоминание, без начала и конца. Я горько оплакиваю погибший мир и всех населявших его людей. Я единственный пережил его. Сам Господь Бог отходит в мир иной, и дьявол — вместе с ним. Жажда абсолютного, всегда двигавшая мной, обрела наконец в бездействии свой идеал: абсолютное одиночество. Мертвящую пустоту. К чему теперь скромность и недомолвки? Не должен ли я сказать: я сотворил мир и вот он мертв? А вся богоравная дерзость этого притязания меркнет перед его конечным итогом — смертью, и два значения слова «тщеславие» — гордыня и тщета, — стирая друг друга, приблизительно передают то ничтожество, в котором я завершаю свой путь.

А вокруг меня продолжается жизнь. Стоит мне переступить порог чудесной пещеры, которая вот уже пятьдесят лет дает мне кров и пристанище, и я вижу ее — в беспокойном движении или неподвижно застывшую — в мертвой материи, которая, я теперь это знаю, и есть наше конечное бытие. Мне случается разговаривать с деревьями и зверями. Они не знают ни прошлого, ни будущего и потому не ведают печали. Неразумные твари, они следуют бессмысленному животному закону. Их мир вечен, и в нем лишь следы моего мира возвещают о смерти.

Моя пещера находится почти на самой вершине скалистого холма, который возвышается над всей округой. От входа — с того самого места, где полвека назад Вивиана, стремясь подчинить меня своей власти, сотворила свои призрачные чары, не понимая, что я только того и хотел и что ее тело, а не ее сомнительное волшебство удерживало меня здесь, — открывается вид далеко на земли Беноика. На востоке, над грязно-светлым илом болотных топей с островками зелени и ярко поблескивающими лужицами воды, громоздятся черные развалины замка Треб. Его зловещие обуглившиеся башни, над которыми иногда взлетают стаи грифов — Бог весть в чем находящих себе пропитание, разве в воспоминаниях о пирах и сечах в далекие времена войны Клаудаса и короля Бана, — вырисовываются на фоне напоенной летним зноем, сверкающей лазури неба. Покрывшаяся мелкой сеткой трещин поверхность болот высыхает у кромки твердой земли, где раскинулся волнистый шатер Дольнего Леса, расцвеченный всеми оттенками сочного темно-зеленого. Местами частые и непроходимые заросли кустарника и мелкие деревца, споря между собой за каждый клочок земли, расступаются перед каким-нибудь древним исполином, который, поглощая своей широкой и густой кроной солнечные лучи, оставляет вокруг себя тенистые проходы, сдерживая напор хищной молодой поросли, жадно обступившей его в погоне за светом и жизнью. Растительное царство неуклонно подступает к самым моим ногам, цепляясь за каждую горсть земли, оставшуюся в углублении скалы; его волна понемногу мельчает и наконец замирает у самой вершины на голом и гладком камне. Внизу тусклые воды озера Дианы — словно гигантские крепостные рвы — разрывают сплошной ковер зелени и тихо плещутся о стены замка, воздвигнутого в прежние времена любовью, оплота учености и веселых утех, ставшего под действием разрушительного времени безмолвным прибежищем одинокой покойницы, величественным и нечаянным надгробием, под которым обрела свой вечный покой Вивиана. На севере, за лесом, за песчаными холмами и хаотическим нагромождением прибрежных скал, — море, омывающее обе Британии, разлилось, словно расплавленное серебро, то сверкая на солнце тысячами огненных бликов, то вдруг мрачнея от набежавшего облака, гонимого на материк сонным океанским бризом. Вдалеке, там, где море сливается с небом, какие-то неясные очертания поднимаются из вод. Авалон. Вечнозеленый и скорбный Insula Pomorum — Остров Плодов. Царство Морганы, остров колдуньи. Проплывая мимо, суеверные моряки и боязливые путешественники молча взирают на него со своих кораблей, считая его волшебной страной сладострастия и смерти, сказочным манящим адом, где царят злые духи и бродят тени несчастных, осмелившихся приблизиться к самой прекрасной и самой ужасной женщине под западным небом. Но я, воздвигший гробницу, где, обретя мир и покой после долгой страстной любви и непримиримой ненависти, навечно уснули брат и сестра, Артур и Моргана, я-то знаю, что остров пуст и что плоды дерев, бесконечным дождем осыпающиеся на землю, сгнивают, никому не нужные, без пользы удобряя пустынный дол.