Мероприятие два дробь одиннадцать

— Десять семнадцать. Покурите четверть часика… — лейтенант отправился вслед бричке. Игорь Иванович двинулся было за ним, но, дойдя, до края тени, передумал.

— Голодающий человек боль чувствует слабо, — доказывал Иван старшине, — ему что волк кусает, что комар, едино.

Старшина тянул очередную самокрутку, изредка сплевывая на землю желтую табачную слюну.

— Хоромы какие, а, товарищи? — уполномоченный подошел к ним поближе. — В городе пять рабочих семей с радостью в таком доме бы жило, а тут — одна поповская. Да что пять, больше.

Беспомощный тонкий крик, прерываемый только на вдохе, рвался из дома.

— А ты говоришь, слабо чувствуется, — старшина затоптал окурок.

— Цело ли старое зеркало? — Иван машинально царапал монетой звезду на стене церкви. Совсем пузырем несмышленым он был, когда мать притащила зеркало из дворца — так все называли усадьбу. Тяжелое, рама железная, витая. Хуторским вообще мало толкового досталось — пока прослышали, добрались до места, все стоящее расхватали. А мать в гатору зеркало завернула и несла на себе шесть верст. Из шторы одежи пошила на всех, а зеркало повесила на стену, да убрала почему-то скоро. На чердаке схоронила.

Вскрики становились тоньше и короче, и вдруг оборвались лопнувшей перетянутой струной.

Из конюшни вернулся лейтенант. Походка легкая, чуть не вприпрыжку.

— Отдохнули? Тогда пошли, посмотрим, что и как. с какого бока удобнее взяться.

Саперы во главе с лейтенантом скрылись в церкви.

Солнце нестерпимо било в лицо. Чекист прищурился, заслонился рукой, привыкая.

— Товарищ сержант, давайте водички солью, — Федот поднял кувшин.

— Давай, — брызги свернулись в пыли, покатились. Далеко не укатятся.

— Вот полотенчик, руки оботрите. Эх, слабоват оказался попик.

— Муха навозная, а не мужик. Ладно, забудем. — он бросил полотенце Федоту. — Пошли, проверим дом на всякий случай.

Лом приятно тяжелил плечо.

— Не надорвись! — крикнул велел возница. Конюх, что с такого возьмешь. Иван шагал свободно, радуясь ясному дню. Здорово придумано: выдолбил норку, заложил заряд, гахнул — и готово. Интересно, весело. Будет о чем рассказывать после армии. И командиры хорошие, по пустякам не дергают. А возвращаться ли в деревню? Может, ну ее, скукота одна. В саму Москву подаваться надо, как раз наборы идут на строительство подземной железной дороги. Успеть бы — служить еще долго.

— Как успехи, лейтенант? — чекист протянул серебряный портсигар, угощая.

— Помаленьку. Долбим камень. Успеем.

— А у нас — пусто. И сволота эта подохла. Семьи нет, в город, гад, отослал. Федот аж расстроился, бедняга.

— Ничего, значит, не нашли?

— Пусто, говорю. Может, и спрятано где. Будем искать, но… — сержант махнул рукой. — Главное, точно ничего не знаем. Слухи, одни, догадки. Где-то в нашей области сокровища лавры упрятали, а может, и не в нашей…

Они помолчали.

— Да, лейтенант, ты Ивана на десять минут одолжи, дохляка из дома убрать. Нам же в нем ночевать.

— Пришлю, как кончит.

Лейтенант раскрыл блокнот, вывел нужную формулу, подставил коэффициенты.

Уполномоченный оторвал его от расчетов.

— Вы уверены, что управитесь вовремя?

— Конечно, не беспокойтесь.

Игорь Иванович перевел взгляд на церковь.

— Если бы до основания, вдребезги, а?

Лейтенант покачал головой.

— Дорого. Взрыв демонстрационный. Купол снесет. А строение пригодится.

— Разумеется, разумеется. По плану ссыпной пункт откроем, в нем нужда острая…

Уполномоченный продолжал о чем-то бубнить, но лейтенант не слушал. Карандаш навис над цепочкой цифр, выбирая оптимальную массу заряда.

— А мебель дешевая, шаткая, как только держала толстопузую братию, — уполномоченный поглядывал из окна на Федота, ставящего для сержанта стул в тени дерева. — Нельзя дальше оттягивать, пора в село идти.

Бутерброд булыжником распирал нутро. Никак не избежать сухомятки. Он достал из портфеля коробочку с пилюлями, выкатил одну на ладонь. Не пожалели чеснока, колбасники, чтоб им.;.

Сержант уселся, сказал что-то своему подопечному, и Федот бегом бросился за угол. Ретивый паренек.

Уполномоченный поднялся. Желудок после пилюли привычно занемел, даря два часа передышки. Диету советуют доктора. При его-то работе…

Сержант обернулся на шаги.

— Отдохнем, Игорь Иванович? Сейчас Федот придет, второй стульчик принесет, посидим в холодке, а?

— В село идти надо, народ организовывать, — хотел же сразу, да пока то, ее… Да и сержант советовал не спешить.

— Воля твоя, Игорь Иванович, иди. А то посидим.

Мне сопровождающий нужен, — сам же и должен со мной идти. Ишь, барин.

— Саперов зови, пусть динамитом председателя тряхнут. Мы полдня колготимся, а он, думаю, и не догадывается.

— Саперы не годятся.

— Федота бери, — сжалился сержант. — Не по чину ему засиживаться. Вот он, сердешный. Федя, поступаешь в распоряжение товарища Пышкова.

— Тогда отправляемся, — накатило. В теле легкость, энергия струилась по жилам. Любил Игорь Иванович себя такого: решительного, уверенного, скорого на подъем.

— Пешком? — позволил себе поморщиться Федот.

— Что лошадь зря тревожить, возня одна, — он упруго зашагал к воротам.