Меррик

Ты, наверное, меня возненавидишь, но прошу: передай Меррик те несколько драгоценностей и реликвий, которыми я владею. Передай ей также те живописные полотна, которые я собирал от случая к случаю в течение веков и которые успели стать шедеврами в моих глазах и в глазах всего мира. Все мало-мальски ценное должно перейти к ней, если только ты согласишься.

Что касается моего дорогого Лестата, то, когда он очнется, передай, что я ушел во тьму, не надеясь встретить его ужасающих ангелов, что я ушел во тьму, только ожидая угодить в хаос или вакуум, о которых он так часто рассказывал. Попроси простить меня за то, что я не дождался его и ушел, не попрощавшись.

А теперь о тебе, мой друг. Не надеюсь на твое прощение. И даже о нем не прошу.

Я не верю, что ты способен вернуть меня из пепла и обречь на прежние муки. Но если ты полагаешь, что справишься, и тебе действительно это удастся, значит, так тому и быть. Одно несомненно: я обманул твое доверие. Никакие заверения Меррик о ее всесильном колдовстве не могут оправдать мой поступок, хотя она на самом деле пытается уверить меня, что воспользовалась сильным приворотом. Впрочем, я ничего не смыслю в колдовстве.

Одно я понимаю, что люблю ее и не мыслю существования без нее. Но само существование теперь для меня бессмысленно.

Я ищу определенности, той самой смерти, которая унесла мою Клодию,– безжалостной, неминуемой, безусловной".

Таково было письмо, написанное ею старомодным почерком на новом пергаментном листе высокими и глубоко вдавленными буквами.

А что же тело? Неужели он был прав в своей догадке, что превратится в пепел, подобно тому ребенку, которого отдал на откуп горестной судьбе в далеком прошлом?

Нет, он ошибся.

В гробу без крышки, открытом ночному воздуху, лежали обгорелые черные останки того существа, которое я когда-то знал как Луи, – твердые на вид, как у любой древней мумии, освобожденной от бинтов. Плоть прочно облепила кости. Одежда на нем сильно обгорела, но осталась цела. Гроб тоже потемнел. Лицо и руки – да и вся фигура в целом – еще не были тронуты ветром и сохранили все мельчайшие детали.

А рядом с гробом стояла на коленях Меррик и, горестно сжимая руки, неотрывно смотрела на угольно-черное тело.

Медленно, очень медленно, она протянула руку, нежным указательным пальчиком коснулась тыльной стороны ладони Луи и тут же в ужасе его отдернула. На почерневшей плоти не осталось ни малейшей впадинки.

– Твердая, как уголь, Дэвид, – запричитала Меррик. – Как ветер может развеять эти останки? Для этого тебе придется вытащить их из гроба и растоптать каблуками. Ты не можешь так поступить, Дэвид. Скажи, что не можешь.

Я словно безумный метался возле гроба.

– Не могу! – выкрикнул я в отчаянии и уже шепотом добавил, обращаясь к Луи: – Какой печальный долг исполнять твою последнюю волю! Если бы я мог просто похоронить тебя.

– Это была бы самая ужасная жестокость, – взмолилась Меррик. – Дэвид, а может быть, он все еще жив в этой оболочке? Ты ведь лучше меня знаешь особенности вампиров. Дэвид, быть может, он все еще жив?

Я молча ходил взад и вперед, поглядывая то на Меррик, то на безжизненные останки в обугленной одежде, и время от времени, убитый горем, равнодушно смотрел на далекие звезды.

А за моей спиной тихо плакала Меррик, давая волю своим чувствам, бушевавшим в ней с новой силой, давая волю страстям, готовым захлестнуть ее с такой мощью, которая не поддается человеческим меркам.

– Дэвид... – наконец позвала она.

Я медленно обернулся и взглянул на нее сверху вниз. Она по-прежнему стояла на коленях на холодных каменных плитах, взывая ко мне, словно я был одним из ее святых.