Меррик

Большинство читателей моего повествования не удивляет тот факт, что существуют люди, умеющие с одного взгляда определять возраст книг. Я к их числу не принадлежал, но твердо верил, что лежавший передо мной раритет был переписан в каком-то монастыре уже в христианскую эпоху, но до того, как Вильгельм Завоеватель приблизился к английскому побережью.

Иными словами, датировать книгу следует, скорее всего, восьмым или девятым веком. Склонившись, чтобы прочесть первую страницу, я обратил внимание на надпись, гласившую, что «это подлинная копия» гораздо более раннего текста, дошедшего до нас, разумеется, от самого Хама, сына Ноя.

Как много легенд окружало эти имена!

Но самое поразительное, что эта книга принадлежала Меррик, и именно Меррик показывала ее нам.

– Это моя книга, – повторила она. – И я знаю, как колдовать по ней. Я знаю все ее заклинания.

– Но кто научил тебя ее читать? – спросил я, не в силах скрыть волнение.

– Мэтью, – ответила она. – Тот человек, который возил меня и Холодную Сандру в Южную Америку. Он страшно разволновался, когда увидел эту книгу среди других. Конечно, в то время я мало что в ней понимала, а вот для крестной это не составляло никакого труда. Мэтью лучший из всех мужчин, кого мать приводила в дом. Когда с нами был Мэтью, в доме царили покой и веселье. Но о нем поговорим в другой раз. А сейчас хочу сказать, что вам придется позволить мне оставить эту книгу у себя.

– Аминь, так и будет, – поспешно проговорил Эрон.

Наверное, он боялся, что я захочу отобрать фолиант у девочки, хотя у меня и в мыслях такого не было. Я хотел изучить его, да, но только с позволения Меррик.

Что касается упоминания Меррик о матери, то меня одолело недюжинное любопытство. Я уже готов был засыпать девочку вопросами, но, заметив, что Эрон строго покачал головой, не посмел открыть рот.

– Идемте, пора возвращаться, – сказала Меррик. – Скоро вынесут тело.

Оставив бесценную книгу в комнате Меррик, мы спустились в гостиную, где уже стоял светло-серый, обитый внутри атласом гроб с усопшей.

При свете многочисленных свечей – обшарпанную, без абажура люстру включать не стали – мрачная комната выглядела торжественно и почти красиво.

Большую Нанэнн обрядили в самое любимое ее платье из белого шелка с крошечными розовыми бутончиками, вышитыми на воротнике. Вокруг скрюченных пальцев были обмотаны великолепные хрустальные четки, а чуть выше головы на фоне затянутой атласом крышки гроба виднелся золотой крест.

Возле гроба стояла обитая красным бархатом скамеечка, принесенная, наверное, гробовщиком. Многие преклоняли на ней колена, чтобы осенить себя крестным знамением и помолиться.

И снова потянулись толпы людей, причем они распределялись строго по расовым группам: мулаты держались вместе, белые – с белыми, а темнокожие – с темнокожими.

Впоследствии я стал обращать внимание на эту особенность, имевшую место в Новом Орлеане, и часто наблюдал ее проявления. Но в то время я еще не знал город. Мне было лишь известно, что больше не существует такой ужасной несправедливости, как сегрегация, и меня восхищало, что людей с белым цветом кожи среди собравшихся меньшинство.

Мы с Эроном очень нервничали, боясь, что нас вот-вот станут расспрашивать о будущем Меррик. Но никто даже не заикнулся об этом. Люди лишь обнимали девочку, целовали, шептали ей на ухо несколько слов и уходили восвояси. Снова выставили вазу, и в нее снова посыпались деньги, но для чего и для кого они предназначались, я не знал. Вероятнее всего, для Меррик, поскольку всем было, конечно, известно, что она сирота.

Наконец мы отправились в соседнюю комнату, чтобы хоть немного поспать (открытый гроб был выставлен в гостиной на всю ночь). Там не было никакой мебели, кроме раскладушек. Меррик привела священника, чтобы мы могли с ним побеседовать, и на беглом, очень хорошем французском сообщила ему, что мы ее дяди и она поедет жить к нам.

«Вот, значит, какая история, – подумал я. – Мы превратились в ее дядюшек... Что ж, пусть так. Зато теперь Меррик точно пойдет в школу».

– Это именно то, что я хотел ей предложить, – шепнул мне Эрон. – И как она догадалась? А я опасался, что она будет против такой перемены.

Я не знал, что и думать. Этот серьезный, умный и красивый ребенок внушал мне опасения и в то же время притягивал. Весь разыгранный спектакль даже заставил меня усомниться в собственном рассудке.

В ту ночь мы спали урывками. Раскладушки были неудобные, в пустой комнате нечем было дышать, а в вестибюле не переставая ходили и перешептывались люди.

Несколько раз я наведывался в гостиную и видел, что Меррик безмятежно дремлет в кресле. Старик священник тоже заснул, уже ближе к утру. Задняя дверь дома оставалась открытой. Я выглянул. Двор был погружен во тьму, но в отдалении беспорядочно мерцали и перемигивались огоньки свечей и ламп. На душе у меня стало отчего-то беспокойно. Я заснул, когда на небе еще оставалось несколько звезд.

Настало утро, и пора было начинать погребальную церемонию.