Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.)

— Ни то, ни другое, Пепе, — отозвался более опытный и спокойный матрос. — Это просто волна рябит на краю океана. Разве ты когда-нибудь видел, чтобы море на горизонте казалось совершенно ровным, даже в самую тихую погоду? Нет, не видел, и это так же верно, как то, что сегодня нам не видать земли! Океан на западе пуст, словно мы стоим на острове Ферро и только еще собираемся пробороздить широкое поле Атлантики. Наш мудрый адмирал, может быть, и прав, но до сих пор он свою правоту доказывал только умными речами!

— Как, Санчо, неужели и ты против дона Христофора? Неужели ты тоже станешь говорить, что он сумасшедший и ведет нас всех на погибель, чтобы хоть умереть адмиралом, раз вице-короля из него не вышло!

— Я не могу быть против человека, чье золото за меня! — возразил Санчо. — Это значило бы, Пепе, поссориться с самым лучшим другом, какой только может быть у богача и бедняка, — то бишь со своими собственными деньгами! Дон Христофор, конечно, весьма учен и одно сумел объяснить мне, к полному моему удовольствию: хотя никто из нас еще не видел ни единой драгоценности из Катая и ни единого волоска из бороды великого хана, я твердо верю, что земля наша круглая! Если бы она была плоской, как удержалось бы на ее краях столько воды? Все моря наверняка стекли бы куда-нибудь вниз. Ты сам-то это понимаешь, Пепе?

— Понимаю. Все это весьма разумно и убедительно. Моя Моника говорит, что генуэзец — святой человек!

— Слушай, Пепе, твоя Моника, конечно, весьма умная женщина, иначе бы она не вышла за тебя, хотя за ней увивались еще дюжина парней. Я тоже как-то начал присматриваться к одной бабенке и даже сказал, что женюсь на ней, если она будет величать меня святым, но она почему-то не захотела и начала обзывать меня совсем иными словами. Но, если сеньор Колумб в самом деле святой, это ему нисколько не вредит, наоборот — он заслуживает еще большего уважения, потому что я до сих пор не слыхал, чтобы кто-нибудь из святых или даже сама богородица могли провести корабль хотя бы от Кадиса до Барселоны!

— Как ты можешь так непочтительно говорить о святых и богородице, Санчо? Ведь они знают все и…

— Все, кроме морского дела! — прервал его Санчо. — Наша святая Мария Рабидская не отличит востока от запада, а не то что юго-востока полтора румба к югу от северо-запада полтора румба к северу! Я сам ее об этом спрашивал и могу тебе сказать, что в таких вещах она смыслит не больше, чем твоя Моника в том, как герцогине Медине Сидонии следует встречать своего супруга герцога, когда он возвращается после соколиной охоты!

— Осмелюсь заметить, герцогиня на месте Моники тоже не знала бы, что делать, если бы ей пришлось встречать меня после этого великого плавания! Пусть я никогда не охотился с соколом, но ведь и герцог никогда не плыл тридцать два дня подряд все время на запад от острова Ферро, не встречая нигде земли!

— Ты прав, Пепе, однако ты еще не вернулся в Палое! — заметил Санчо. — Но что там стряслось внизу? Орут, галдят, словно уже открыли Катай или увидели самого великого хана в блеске карбункулов на алмазном троне, хотя я поклясться готов, что причина тут иная!

— Скорее наоборот: они потому и волнуются, что ничего этого еще не видели, — возразил Пепе. — Ты разве не слышишь брань и угрозы этих смутьянов?

— Клянусь святым Яго, будь я дон Христофор, я бы вычел из жалованья всех этих подлецов по добле и отдал эти денежки верным и смирным матросам вроде нас с тобой, Пепе, которые готовы скорее подохнуть с голоду, чем вернуться ни с чем, так и не повидав Азии!

— Правильно, Санчо, я бы тоже так сделал… Но давай-ка спустимся! Пусть его милость адмирал видит, что у него среди команды тоже есть друзья!

Санчо согласился, и через минуту оба матроса были уже на палубе. Здесь действительно пахло бунтом: матросы были еще более озлоблены, чем в день отплытия из Испании. Долгие дни ясной погоды и благоприятных ветров возродили надежды на скорое окончание путешествия, и вдруг они оказались тщетными! Почти вся команда требовала немедленного возвращения, боясь, что это плавание приведет их к гибели.

Жаркие споры и яростные крики слышались со всех сторон. Даже некоторые рулевые и кормчие склонялись к тому, что упорствовать бесполезно, а может быть, и опасно, как думали их подчиненные. Когда Санчо и Пепе смешались с толпой, матросы уже сговорились идти всем вместе к адмиралу и заявить ему напрямик, что дальше они не поплывут, — пусть поворачивает каравеллы назад! Для объяснений с Колумбом были выбраны двое: кормчий Педро Алонсо Ниньо и старый матрос, по имени Хуан Мартин. В эту решительную минуту адмирал и Луис как раз спустились с полуюты, чтобы уйти к себе, и толна окружила их со всех сторон. Десятки голосов кричали одновременно:

— Сеньор!.. Дон Христофор!.. Ваша милость!.. Сеньор адмирал!

Колумб остановился и взглянул на матросов такими суровыми и спокойными глазами, что у Ниньо душа ушла в пятки, а многие сразу умолкли.

— Что вам нужно? — резко спросил адмирал. — Говорите, я слушаю!