Мерцающие

В следующий миг оно впервые предположило, что, возможно, является частью чего-то гораздо большего, чем личное восприятие. Возможно, оно не уникальное, не единственное в своем роде существо. Эта мысль удивила, но вскоре стала привычной, как и многое другое. Еще множество вспышек ослепляли его, прежде не имеющего разума, но вскоре этот процесс превратился в увлекательную игру на привыкание.

Мир претерпел коренные изменения, внешне оставшись прежним. Оно исследовало пространство вокруг себя с помощью зрения, осязания и слуха. Мир оказался горячим, но не слишком, тесным, но впору. Все вокруг было четко выверено для того, чтобы оно развивалось внутри, не испытывая трудностей. Только вот зачем?

И оно ощущало: как увеличиваются и уплотняются, нарастают слой за слоем ткани и кости его хрупкого организма; как внутри него слабо пульсирует нечто, дающее жизнь, точно так же, как пульсирует и нечто огромное снаружи, аналогично дающее жизнь и защиту ему.

И оно видело: красные сгустки и белую пленку, и что-то еще – жидкое, почти прозрачное – окружало его, как тающее желе, и было забавно водить в нем странными отростками своего тела. Их было четыре, нет, еще был пятый, что тянулся куда-то в неизведанные уголки этого мира. Тонкая перекрученная нить, почти такого же цвета, что и оно само, медиум между большим и малым, целым и частью. Это была важная веревочка, отчего-то оно это понимало.

И оно слышало, но не могло еще осмыслить услышанное, извлечь информацию. Что-то стучало наверху, прямо над головой – непрерывно и гулко, иногда замедлялось, и редко – ускорялось. Внутри него стучало точно такое же, только крошечное. Этот звук успокаивал и давал какую-то необъяснимую надежду, что этим все не кончится, и скоро все станет ясно, все будет не своих местах, ничего плохого не случится.

Доносились и посторонние звуки, родом не из этого теплого, тесного красного мирка, а откуда-то извне, снаружи, и потому эти звуки были страшными, резкими, они пугали. Это были голоса, но оно не понимало услышанных слов, только вздрагивало немного, головой и пальцем на левой руке.

Звучало громко: «Макс! Макс!», «Какой ужас, посмотри!», «Не знаю, сколько…», «Это просто ужасно, что я скажу им?», «Я не хочу, нет, ни за что!», «Это ты во всем виноват, черт тебя возьми!», «Ублюдок, лучше бы ты сдох!», а еще: «Что нам теперь делать?»

Голос был всегда один и тот же, звучал с надрывом и какой-то ненавистью, и маленький мирок сотрясался и дрожал от этого надсадного крика. Оно испытывало сильное беспокойство, ворочаясь в своем коконе. Оно боялось, не понимая, чего боится.

Но на время все это прекратилось. И в этот период на него обрушилась еще одна непредсказуемая вещь – память. Тончайшие нити генетических воспоминаний иголками пронизывали небольшой, слабо развитый мозг. Осыпались и вспыхивали, словно звездная пыль, какие-то изображения, сменяющие друг друга неуловимо быстро. Сверкающими волнами они наплывали на сознание, вытеснялись, будто боролись между собой.

Фрагменты событий тысячелетней давности причудливой мозаикой накладывались на чистый лист памяти нового организма. Оно вспоминало то, чего с ним никогда не случалось, чтобы быть готовым к существованию, используя память предков. Умная маленькая жизнь познавала мир посредством нервных импульсов, мир, который никогда не видела.

И оно вспоминало: пламя в густой тягучей темноте, сочное клацанье хищных зубов, крики ужаса; свет пляшет на стенах пещеры свой первобытный танец, то гаснет, то разгорается с новой силой; черная в сумерках кровь расплывчатой дорожкой бежит по серой земле, впитывается, стынет на валунах; страх и сбитое дыхание – прятки в ночи от стремительного голодного зверя; развороченная грудная клетка, волокна мяса, утробный рык ненасытной глотки. Шум воды, густые заросли. Свет как единственное спасение. Огонь – это тепло и хорошо, он может отпугивать хищников. Держаться света. Опасаться темноты. Опасаться яркого. Яркое – ядовито.

Вереницей картинки сменяли друг друга со скоростью молний, оставляя отпечатки в виде инстинктов и навыков. Эти осколки былой реальности не позволяли задавать вопросов, а ставили перед фактом, учили тому, что ожидает за пределами привычного мира, где нет опасностей. Оно не знало, сколько ему предстоит провести здесь, но уже понимало: этот срок ограничен, у всего есть предел.

Иные воспоминания показали ему, что оно находится внутри матери – существа, которое будет заботиться о нем, когда границы привычного мира исчезнут, и необходимо будет стать чем-то новым в обновленной реальности. Оно готовилось к этому событию, не вполне осознавая, что его ожидает снаружи.

Память подсказывала, что оно должно любить то большое, частью которого является. И с каких-то пор совершенно естественным образом стало именно так. Оно полюбило стук большого сердца, полюбило эту оболочку, пленку, воду и длинную трубку. Становилось даже грустно, что скоро этих вещей рядом с ним не станет.