Мерцающие

Она снова опустила прохладную ладонь мне на лоб. Двух пальцев у нее не хватало. Левого мизинца от второго сустава, и кончика безымянного. Старые, давно залеченные раны.

– Где он? – спросил я. – Где Сатвик?

– В нехорошем месте, – сказала она.

Снова накатило головокружение и боль, словно добела раскаленный нож воткнулся в висок. И мир почернел.

* * *

– Эй?

Я перевернулся, поднял голову. Голос поодаль.

– Эй, там!

Кричал бегущий ко мне пожарный. Крупное тело, юное лицо.

Я огляделся. Женщина исчезла.

– Вы в порядке? – спросил великан-пожарник, опускаясь на колени.

Я помолчал. Потом выдавил:

– Голова!

– Обгорели?

Я не отвечал. Вместо ответа поднялся на ноги и с его помощью обошел склад.

Дюжина пожарных боролась с огнем. Две машины стояли на безопасном расстоянии, на парковке. Шланги змеились по мокрой, исходящей паром площадке. Повсюду вращались красные фонари сигналов. Мне привиделась другая ночь – давняя, у нашего дома. Красные сигналы. Безликие полицейские и слова из-под воды.

Не считая пожарных машин, на стоянке была только моя. Чего-то не хватало, но я не мог сообразить чего.

Я оглянулся на склад, над крышей которого с ревом билось пламя.

– Вы обгорели? – спросил пожарный.

Я оглядел себя, увидел почерневший рукав. Оборванный, опаленный манжет.

– О… – сказал я, и мир закружился огоньками. Я сел.

Пожарный крикнул через плечо:

– Эй, здесь нужна помощь!

23

В глаза бил свет.

– Как вас зовут?

Говорил фельдшер пожарной службы. По-моему, он уже не раз повторял этот вопрос, хотя я плохо запомнил.

– Эрик Аргус, – ответил я.

– Как вы себя чувствуете?

Я не разбирал слов – только бессмысленные звуки. Попробовал сконцентрироваться.

– Вам больно? – Он склонился надо мной. Бледное круглое лицо, густая узкая бородка. Кожа – вулканический ландшафт в шрамах от угрей.

– Нормально, – отозвался я.

– Как вам кажется, встать сможете?

– Все нормально. Ничего не болит.

– Сколько вам лет?

Я задумался. Не мог вспомнить.

– Двадцать восемь. Или двадцать девять.

– Вас контузило.

– Нет, я в норме, – повторил я. – Ничего не болит.

Я попробовал сесть, но меня удержали.

– Нет, не в норме.

– Где мой друг?

– Кто?

– Я в норме, – сказал я ему. И огляделся. Горящий склад. Я пытался вспомнить. Случилось что-то ужасное.

– Двадцать восемь или двадцать девять, – сказал я.

* * *

Потом запомнилась машина скорой помощи.

Над головой свисали со стены стетоскопы.

Орала сирена, я сто раз слышал ее вой, но впервые – изнутри.

Я лежал на спине, смотрел в потолок, чувствовал движение машины в пространстве. На поворотах стетоскопы отклонялись от стены, словно менялся вектор гравитации – серебряные монетки на концах черных трубочек. Они раскачивались над моим лицом при каждом повороте – медленный танец стетоскопов. Феномен. Я его наблюдал.

На третьем повороте покачнулся и фельдшер, чуть не упал.

– Эй, – крикнул он водителю, – потише! Он никуда не спешит.

– Я в норме, – сказал я ему.

* * *

Так или иначе, это происходило.

Или уже произошло. Или должно было произойти. Звук сирены, скомканные, разрозненные воспоминания. Машина Сатвика на стоянке. Пожар.

Стетоскопы. Я их ясно видел, они раскачивались в такт.

Я попробовал сесть.

– Очнулись? – Лицо фельдшера было круглым, бледным, все в кратерах. Чужая луна. Фобос. Деймос.

Луна заговорила:

– Расслабьтесь, мы подъезжаем.

– Куда?

– К больнице.

– Сатвик тоже?

– Кто?

– Сатвик.

Стетоскопы снова качнулись надо мной, как длинная рука, упершаяся в борт машины.

– Не знаю, о ком вы говорите, – сказала луна.

* * *

Сон.

Мать в бело-голубом халате.

– Каждый скачок в размере мозга соотносится с колебаниями магнитного поля Земли. – Она говорит воодушевленно, спеша выложить все до конца. – Полюса смещаются, сейчас горячая точка – Южная Америка.

Звук текущей воды с кухни. Звон кастрюль и сковородок – сестра пытается навести порядок в хаосе. В окно льется свет. В доме беспорядок – нас не было несколько недель. На столе груда флаконов с лекарствами.

– Все не так, – говорю я ей. Моей разносторонне образованной матери. – Ты сама знаешь. Должна знать.

– А если я права и прямое питание митохондрий удлинит срок жизни хотя бы на пятьдесят процентов, каковы будут последствия для мира?

Я возвращаюсь назад, пытаюсь проследить ход ее мысли, но тропы не найти. Эти дебри принадлежат ей, мне туда нет ходу.

– Я пытаюсь оценить фактор потери веса, но не презрения к старости, потому что тут вмешается правительство. Ты должен помочь мне с проверкой. Я думала об этом со вчерашнего дня – свет и время сцеплены. Если свет замедляется, проходя через атмосферу, значит, есть способ и ускорить его. Ньютон говорит, что для каждого действия есть равная противоположно направленная сила. Если мы сумеем доказать, что время независимо от света, тогда, значит, скорость света может быть нарушена. Фотоны используют свою энергию для движения, значит, для них нет ни времени, ни массы, так? Черная дыра – одна масса, ни времени, ни движения, значит, должен существовать какой-то феномен, для которого есть только время – ни массы, ни движения, и…

– Мама!