У нее такой вид, словно она испытала облегчение. Вряд ли это связано со мной: стоять перед классом, когда на тебя все пялятся, – отстой. И все же я не могу отвести от нее взгляд, когда она идет ко мне в обтягивающих джинсах и широком белом свитере, выделяющемся на фоне коричневой кожи.
– Можно? – спрашивает она и указывает на рюкзак, который я стремительно убираю со стула.
Я киваю, а она улыбается самой очаровательной улыбкой. Я улыбаюсь в ответ – и на протяжении следующих уроков не могу произнести ни слова.
Хотя у меня тысяча вопросов. В какой школе она училась. Переехала ли она в Люнебург или всегда здесь жила. И не могла бы она повторить свое имя. Ладно, вопросов всего три, но я не могу задать даже один. Каждый раз, когда я поворачиваю к ней голову, и наши взгляды встречаются, язык немеет. Рот отказывается открываться, словно у меня свело челюсть. А я ведь не из робкого десятка. Напротив, я представитель всей параллели. Как раз потому, что спокойно говорю перед аудиторией в сотню человек, даже в школьном актовом зале. И только рядом с ней я нем как рыба, потому что ее взгляд напрочь выбивает меня из колеи. Ее глаза огромные, обрамлены длинными черными ресницами и до того темные, что я с трудом различаю в них зрачки. Это придает взгляду что-то загадочное и даже пугающее. Когда после уроков она говорит мне «До завтра!», я не в состоянии выдавить даже элементарное «Пока!».
На следующий день и через день это дерьмо повторяется. Но только в общении с ней. Чтобы исключить вероятность того, что у меня скоропостижно развилась фобия девочек, я на переменах осознанно вступаю в разговор с Мэнди, Лорой и несколькими другими ученицами из параллельных классов. Без проблем. Но стоит мне сесть рядом с Каллой, как блок возвращается. Теперь мне страшно даже смотреть на нее. Терпеть, как кто-то молча на тебя таращится, – то еще психологическое испытание. Вдруг после этого она станет меня бояться и куда-нибудь отсядет?
Опасение сбывается в четверг утром. Я вхожу в класс и замечаю, что она сидит в другом месте. Рядом с Каримом – и они разговаривают. Мне так больно, словно меня пырнули ножом, и тонкое острое лезвие прошло между ребер.
Ну почему именно Карим? Он такой тихоня и молчун. И именно он сейчас ее смешит! Чтобы никто не заметил моего раздражения, я иду к своей парте, наклонив голову, и сажусь.
– Вижу, ты сменила соседа по парте, – замечает некоторое время спустя господин Каппен и вонзает лезвие еще глубже между моими ребрами. – Теперь будете сидеть так?
Вопрос адресован Калле, и она уверенно отвечает «да!». Мое тело напрягается. Я чувствую, как на меня все смотрят и как краснеют мои уши. В результате я ничего не усваиваю из урока о кривых. Дерьмово. Большую часть урока я дискутирую сам с собой, решая, что делать дальше, и наконец вырываю из тетради лист. Пишу записку, аккуратно складываю ее, передаю назад и шепчу:
– Калле.
Господин Каппен стоит у доски спиной к классу и, как обычно, что-то объясняет. Он не замечает, как листочек дрейфует от парты к парте, пока наконец не добирается до последнего ряда. Раскроет ли она записку, когда поймет, что она от меня? Или увидит и выбросит?
4
Калла
– Вот, от Яспера, – шепчет мне светловолосая девочка и протягивает клочок бумаги.
Я быстро хватаю записку. Не хочу оказаться виноватой, если господин Каппен вдруг что-то заметит, и у нее (если не ошибаюсь, ее зовут Анна) возникнут проблемы. Девочка отворачивается, а я робко смотрю на бумажку. Хочу ли я знать, что внутри? Разумеется, ничего хорошего, учитывая то, с какой злобой этот Яспер пялится на меня последние два дня. Его поведение было настолько отталкивающим, что я решила пересесть за другую парту.
К счастью, мои опасения, что против меня настроен весь класс, не подтвердились. Карим с первых минут отнесся ко мне очень доброжелательно. Думаю, он даже обрадовался, что я к нему пересела. Я успела пообщаться и с парой других одноклассников. Так что дело не во мне. Что бы ни было в этой записке, это проблема Яспера, а не моя.
Я с подозрением смотрю на Яспера. Разумеется, ровно в этот момент он оборачивается. Его взгляд кажется не таким враждебным, как обычно, но, возможно, с его стороны это трюк. Уловка с целью усыпить мою бдительность, как в первый день, когда он мне улыбнулся.
Убедившись, что господин Каппен стоит к классу спиной, я разворачиваю лист бумаги и… пытаюсь разобрать почерк. Яспер пишет как курица лапой, и это еще мягко сказано. С трудом одолев оба предложения, я удивленно моргаю:
Я поднимаю на него взгляд, как будто это позволит мне узнать, действительно ли он так думает. Но он смотрит вперед, а я в замешательстве смотрю ему в спину.