Мерцание золота

— На обед, — сказал Виллинович. — Я обещал не опоздать к обеду.

— Сейчас ведь пост, — вспомнил я.

Я знал за собой эту особенность: иной раз меня заклинивало на ерунде. Я вдруг вспоминал о вещах, помнить о которых было совсем не обязательно. Более того, о них лучше было как раз не вспоминать, но меня, что называется, несло. И я называл Таллин Ревелем, Тарту Юрьевом, а перед обедом начинал рассуждать о посте.

— В монастырях и в пост хорошо кормят, — сказал Володя. — А мы с тобой вообще гости.

— Жданные?

— Ну да, вроде татар.

В монастыре нас действительно ждали. Одна монашка торопливо отворяла ворота, вторая бежала перед машиной, показывая, где припарковаться, третья вела к величественным поленницам дров, похожим на замковые башни, четвертая помогала разоблачаться перед покоями, из которых вкусно пахло.

Мы сели за стол одновременно с настоятельницей.

«Однако!» — подумал я, окидывая взглядом открывшуюся картину.

Картина действительно впечатляла. Грибы, капуста, картошка, кулебяки, моченые ягоды и яблоки — всего было в избытке. Молоденькая послушница внесла блюдо с запеченной семгой.

Девушка была чудо как хороша: алебастровая кожа, ясные глаза, гибкий стан. Под платьем с глухим воротником угадывалась высокая грудь.

Наверное, она сделала что-то не так, потому что настоятельница метнула на нее грозный взгляд. И без того бледная, послушница стала белее мела. «Сейчас упадет в обморок», — подумал я.

Но послушница справилась с собой и упорхнула за дверь.

— Понравилась? — шепнул мне в ухо Виллинович.

— Похоже, я закоренелый грешник, — вздохнул я. — В монастыре мне в голову лезут гораздо более греховные мысли, чем за его пределами.

— Они всем лезут, — хмыкнул Володя. — Давай лучше клюквенного морса выпьем.

Мы выпили. Морс был такой же отменный, как и все остальное.

— Матушка Варвара самый близкий друг нашего патриарха, — сказал Володя. — Он ведь таллинский.

— Крута? — взглянул я на него.

— Хозяйка, — пожал он плечами.

Я заметил, что настоятельница почти не прикоснулась к еде. Нас она тоже не понуждала чревоугодничать.

«Немудрено, что они от одного ее взгляда обмирают», — пожалел я послушниц.

У настоятельницы дрогнули уголки губ. Видимо, она улыбнулась.

— Съешь ложечку картофельного пюре, — предложил Володя. — Как оно у них такое получается?

— Взбивают, — сказала настоятельница. — Ну, я пойду по делам, а вы еще посидите.

Она поднялась с помощью монахини, все это время безмолвно сидевшей рядом.

— Заместительница? — посмотрел я ей вслед.

— Татьяна, кандидат искусствоведения, — сказал Володя. — Уже лет двадцать здесь. Машину хорошо водит.

— Лучше тебя?

— Не хуже, — хмыкнул он.

Да, монастырская жизнь все-таки сильно отличается от мирской. Что сюда приводит этих Татьян?

— Он, — показал пальцем в потолок Володя. — Как тебе трапеза?

— Изысканная, — сказал я.

— Пойдем, покажу место, где Богородица являлась.

— На самом деле?

— Это же Пюхтицы! — похлопал он меня по плечу.

Мы опять прошли мимо гигантских поленниц дров, поднялись на песчаный холм, заросший соснами.

— Здесь, — сказал Володя.

— Кому она явилась?

— Насельницам монастыря, кому же еще. Ночью стало светло как днем. Прошла вон там, постояла и пропала. Наверное, это был знак.

Он перекрестился.

Я не стал спрашивать, что это был за знак.

Мы попрощались с монахинями и послушницами, готовыми, казалось, выполнить любое наше желание. Бледнолицей красавицы среди них не было. «Либо прячется, либо не пускают, — подумал я. — Вот бы умыкнуть такую из монастыря!»

— Навсегда здесь остаются немногие, — угадал ход моих мыслей Володя. — Одна Татьяна, да и та, бывает, несется на машине как ведьма на помеле.

— Остужает страсти?

— Наверное, — пожал он плечами. — Мне, правда, и сотрудниц хватает. Представляешь, все разведенки.

— Так ведь Европа, — сказал я. — Ничего, завтра приедут русские писатели и научат вас уму-разуму.

— Не научат, — засмеялся Виллинович. — У нас даже Северянин перековался.

— Стал эстонцем? — удивился я.

— Почти. Разве русский поэт напишет: «Как хороши, как свежи были розы, моей страной мне брошенные в гроб!»?

— Он гений, — сказал я. — Это вне национальности.

Володя снова испытующе посмотрел на меня. Вероятно, я тоже не сильно смахивал на русского писателя.

— Белорусский, — успокоил я его. — У нас на Полесье русалок как собак нерезаных.

— А оборотней?

— Тоже хватает. Масонов, правда, нет.

— А у нас все депутаты масоны! — захохотал Володя. — Открыли клуб под названием «Красный каменщик», по воскресеньям съезжаются в него и надираются как свиньи. Сам видел.

— Да ну? — не поверил я.

— Я же говорил, у меня половина одноклассников депутаты. Один раз взяли с собой, а я ведь не пью.

— И что ты там делал?

— Смеялся. Живот целую неделю болел. Они же ходят со свечками, пальцы крестиком складывают, значки с циркулем друг другу показывают. И все пьяные.

— Веселая у вас тут жизнь, — покачал я головой. — У нас старых масонов в лагеря загнали, а новые в подвалах прячутся.

— У вас в Доме литераторов масонский клуб, — сказал Володя.

— Слухи! — махнул я рукой. — Даже при Олсуфьеве масонов не было.