Мертвая девочка

– Папа, с мамой что-то не так, а в лесу, среди деревьев… – начал торопливо мальчик, но осекся, когда увидел, что именно рисовал его отец.

Мамочки, это же куски людей!..

Крик, готовый сорваться с уст, так и не прозвучал, застряв где-то в горле. На картине были изображены пальцы, уши, ступни, кисти рук… И все это переплеталось в какой-то пугающий жуткий узор. А теперь папа активно забрызгивал его красной краской.

Впрочем, краска выглядела как-то странно и больше походила на…

Неужели его отец рисовал настоящей кровью?!

– Па-ап, ик!.. – пискнул ошарашенный Андрей, не веря в реальность происходящего. От страха у него началась икота.

Мальчик вдруг вспомнил, что человека нужно испугать, чтобы икота прошла. У него же, по всей видимости, происходил обратный процесс. Возможно, Андрей нашел бы это забавным, может, даже рассмеялся бы, если б только сердце не сжимал тисками леденящий ужас.

В следующий миг отец повернул голову и произнес: «пошел вон, маленький паршивец, пока я тебе не треснул».

Андрея дернуло в сторону, как будто мальчик и вправду получил затрещину. Его прошиб холодный пот, рубашка моментально прилипла к мокрой коже. Отец никогда не повышал на него голоса, и уж тем более отец НИКОГДА не поднимал на него руки! Но сейчас в его голосе слышалось столько злобы, столько… отвращения, что мальчик не сомневался – слова вряд ли разойдутся с делом.

– Ты что, оглох? Хочешь, чтобы я выбил из тебя всю дурь?! – От отцовского крика задребезжали стекла окон (или Андрею это только привиделось), и мальчик, не в силах больше оставаться в этой комнате, выбежал прочь.

Он добежал до конца коридора и спрятался в своей комнате. Ее дверь не имела замка, цепочки, или хотя бы задвижки. Поэтому, не имея другой возможности укрыться от внешнего мира, мальчик подпер дверь стулом, уперев его спинку в дверную ручку. Если бы та открывалась наружу, в коридор, то Андрей лишился бы и этого преимущества.

Наверное, он мог использовать вместо легкого деревянного стула куда более тяжелую прикроватную тумбочку, но Андрей сильно сомневался, что сумеет сдвинуть ее с места.

Какое-то время мальчик просто стоял в центре комнаты, схватившись за голову, совершенно не понимая, что происходит, и что ему делать дальше. Он чувствовал под пальцами распухшую шишку, и ее тепло вместе с ноющей болью пусть немного, но все-таки отрезвляли разум.

Андрей не знал, сколько времени так простоял, но в какой-то момент, слабо осознавая, зачем он это делает, на негнущихся ногах подошел к единственному в комнате окну и прижался лбом к стеклу. Окно выходило на задний двор, за которым как раз и начинался злосчастный лес, где среди деревьев он впервые увидел мертвую девочку.

И теперь она появилась вновь, только не вдали, не в лесу, а совсем рядом с домом. Она стояла, опустив руки, в своем грязном платье (небеса такие грязные, мой мальчик… такие же грязные, как ее платье), и смотрела вверх, смотрела прямо на Андрея. Сердце, до того быстро и тяжело бившееся в груди, вдруг замерло, сжавшись в болезненном спазме.

– Этого. Не может. Быть, – произнес мальчик, проговаривая каждое слово, точно молитву.

Но ведь это было, правда? Прямо здесь, прямо сейчас. Его родители сошли с ума, а мертвая девочка хотела… что? Что она хотела сделать с Андреем? Что она сделает, когда доберется до него?

Ничего хорошего, – подсказал внутренний голос. Такой яркий и громкий, какой бывает только у ребенка.

Мальчик увидел, как из черного провала – там, где положено было находиться человеческому глазу – выползла крыса. Серая, с рыжеватым оттенком, шерсть ее была сплошь покрыта какой-то зеленой слизью. Крыса перелезла на плечо девочки, а затем, взмахнув длинным хвостом, юркнула ей под платье.