Мёртвая дорога

После короткого совета мы решили: Пяка послать в тундру за ненцами, мне с Волоховичем лететь в районный центр Тарко-Сале, а Рогожину возглавить расчистку площадки. За уборку снега решили платить рубль с квадратного метра. Рогожин растолковывал Пяку стоимость уборки снега. Пяк понимал плохо. Рогожин повторял:

— Вот смотри, так шаг и так шаг, это метр, один рубль будет.

— А если вот так? — И ненец положил хорей в длину и хорей в ширину.

Рогожин измерил рулеткой и ответил:

— Это пятнадцать рублей.

— Теперь моя понял. Так хорей и так хорей — пятнадцать рублей. Наши, однако, поедут. — И, сев на нарты, Пяк погнал оленей вверх по Пуру.

Борисов привёз приказ по авиации МВД: «Всем самолётам без радиостанций летать на Севере только в паре». Как ни жаль было бензина, но мне пришлось лететь одному на двух самолётах. Однако я надеялся, что из Тарко-Сале я привезу людей.

Тарко-Сале расположен на слиянии двух рек — Пяку-Пур и Айвоседа-Пур (ниже течёт река Пур). Мы летели на высоте не более километра. Погода была ясная, и можно было видеть всю местность. По берегам рос густой и довольно высокий лес, преимущественно лиственница и берёза. Местами попадались тёмные пятна кедрача. Сразу от поймы начиналась безлесная тундра. В Пур впадали большие и малые речки. Хотя самих речек под снегом не было видно, но по лесу можно было угадать их направление и даже знать, что это — река или небольшой ручеёк: реки тянулись далеко и широкая полоса окаймляющего их леса терялась за снежным горизонтом тундры, а маленькие речки и ручьи имели меньше растительности, и там, где заканчивался росший по ним лес, видны были их истоки. Получалось сложное разветвление, словно огромный прут с длинными толстыми и короткими тонкими ветвями. Глядя на карту-миллионку, я легко определял местность. Вот за левым крылом самолёта осталась река Хадыр, а далеко справа был уже виден Ямсовей, — и всё это я узнавал только по лесу. Потом пролетели над мелкими протоками, и снова был виден лес, далеко уходивший в тундру, рассекая снежную пустыню. Чем выше по Пуру, тем лес становился гуще и выше; подлетая к Тарко-Сале, я увидел южнее посёлка огромный лесной массив.

Волохович посадил самолёт на реку, следом за ним сел и Юркин. Жители посёлка нас встретили так же радушно, как и в Самбурге и в Уренгое. Посёлок был небольшой — всего три-четыре короткие улицы да ещё отдельные дома, разбросанные в беспорядке. В домах побольше размещались районные учреждения. Я шёл и читал вывески: баня, почта, заготпушнина, магазины, чайная... Встретившиеся нам прохожие были русские. Ненцев не было видно.

В райкоме меня принял первый секретарь Василий Иванович Розанов. Я подробно стал рассказывать ему о задачах экспедиции и о строительстве железной дороги, но он вскоре меня прервал и попросил об этом рассказать широкому кругу работников района. Потом он кому-то позвонил и просил собрать всех через час.

Встав из-за стола, он прошёлся по большому кабинету с ковровой дорожкой, подошёл к карте района, в который уместилось бы много областей, окружающих Москву, и хотел начать какой-то разговор, но потом, видимо, изменив своё решение, повернулся ко мне.

— Идёмте ко мне обедать, вы ведь с дороги.

Я поблагодарил и согласился.

Дома он познакомил меня с миловидной белокурой женой, учительницей, которая только что пришла из школы. По обстановке их маленькой квартиры нетрудно было догадаться, что живут они здесь вдвоём и недолго.

— Давно из Салехарда? — спросила она меня.

— Больше десяти дней.

— Смотрите, как быстро! А мы ехали летом по губе, потом по Пуру больше месяца. В губе нас так качало да ещё чуть на мель не выбросило — до сих пор забыть не могу! А потом этот пароходик с баржей на Пуре... Кажется, целая вечность прошла. Я миллионы комаров накормила, пока дотащились до Тарко-Сале. То на мели сидели, то сутками дрова грузили, то машина поломалась. Говорят, пароход этот здесь с самой революции, и всё один.

— Верно, — поддержал жену Василий Иванович. — В прошлом году он один рейс от губы вверх сделал, а когда пошёл вниз, поломался окончательно, и вот весь район остался на голодном пайке. Так что наша жизнь здесь целиком зависит от этого пароходика.

— Ну, теперь у вас железная дорога пройдёт, — не без гордости сказал я, — легче будет.

— Нам бы не железную дорогу, а два-три хороших парохода да площадки для самолётов, — помечтал Василий Иванович. — Вы ведь правильно решили, что без авиации вам здесь ничего не сделать. А то я, секретарь райкома, ничего по существу о том, что происходит в районе, не знаю. В один конец триста километров, в другой — пятьсот, в третий — и того больше. Хочется везде побывать, а вот попробуй! Верить на слово? Да ведь сколько обмана, очковтирательства и жулья по факториям развелось, словно купцы сидят там, а не заведующие. Много, много таких, что едут сюда на Север карманы набить и смыться, — зло закончил он.

Я вспомнил Ниязова.

— Летимте в Уренгой, — предложил я, — а там вас лётчики повозят по оленьим стадам, с пастухами поговорите, они вам всю правду расскажут.